[indent] «ваш курьер прибудет с минуты на минуту» — уведомление в приложении заставляет меня застегнуть замок зипки, подтягивая язычок собачки повыше к груди, пряча голый живот. я слышу звонок в дверь и, не раздумывая, не заглядывая в глазок - какой смысл, если это прибыл мой заказ из самоката с яблочным шорли и свежей голубикой? — открываю дверь. а потом не успеваю ее закрыть. по ту сторону чужая ладонь давит на ручку, опуская ее сильнее и не позволяя встать на место. я толкаю дверь, упираясь в нее плечом, но по ту сторону — все там же — он наваливается и просовывает ногу в щель. он говорит: — нам надо поговорить, — а я отрицательно качаю головой из стороны в сторону. он говорит: — ты должна выслушать меня, — а я только нервно усмехаюсь и не сдерживаю ироничного смешка. он говорит: — ты заблокировала мой номер, я не могу до тебя дозвониться, мона. в чем дело? — а я вспыхиваю моментально, удивленная этим обманчивым спокойствием, этой искренней удивленносстью, этим ангельским недопониманием. я упускаю момент, в который он толкает дверь сильнее, в который я чувствую, как створка больно бьет по плечу (наверное будет синяк), в который он просовывает ногу дальше, а потом входит, как ни в чем не бывало. я прошу его уйти. скрещиваю на груди руки, делаю шаг назад, глубже в свою же квартиру, но он не слушает. он осматривает меня, задерживая взгляд на голых ногах, на напряженных руках, на поджатых губах и горящих злостью глазах. он говорит: — я скучал, малышка, — и я не выдерживаю. ему и правда хватает наглости так себя вести? будто, блять, это я все похерила? будто я за его спиной переписывалась с другим, будто я скидывала кому-то фотки в откровенном белье, которое не скрывало вообще ничего; будто я скидывала те же фотки, но уже без белья, прикрывая соски пальцами, а задницу — задницу вообще ничем не прикрывая; будто я писала о том, как сильно я хочу его — другого — человека; как меня заводит его хорошенькое личико, как я не могу уснуть, думая о нем и о его губах, как даже во время секса я едва сдерживаюсь, чтобы не произнести его имя. я читала это все — я знала гораздо больше, чем говорила, и я держала это в себе (я не рассказывала всех деталей и подробностей даже тебе, зайчонок, потому что не знала, чего боюсь сильнее: того, что ты станешь меня жалеть или того, что возненавидишь своего друга так же сильно, как я). слава абсолютно не думал обо мне, когда переписывался с ней. уверена, он не вспоминал обо мне, когда трахал ее, когда заказывал ей цветы, когда водил ее ужинать. интересно, он не мог меня проводить или встретить, потому что в это время был с ней? потому что скрывал от меня факт измены и наличие другой? потому что с ней ему было веселее, легче, проще, любопытнее? или ему не хватало остроты ощущений? я бы поняла. я бы смирилась, если бы он честно сказал, что не любит меня теперь. что встретил другую, что она ему нравится. в жизни ведь всякое бывает, а я стараюсь мыслить здраво. но я ненавижу ложь, а он кормил меня ею суповой ложкой. так что сейчас я прошу его уйти. я не хочу, чтобы он прикасался ко мне, и говорю ему об этом, стоит только ему сделать попытку приблизиться. — нам ведь было хорошо вместе, — он клонит голову вбок, смотрит исподлобья своими черными глазами, но я этот взгляд знаю: мутный, нечеткий, расплывчатый. он не бухой в стельку, но и не трезвый. может пара-тройка шотов, может пара бутылок крепкого темного пива — он, кажется, не перестал пить после твоих попыток его образумить и воззвать к здравому смыслу. — нам, блять, было очень хорошо, — он повышает голос, стоит мне только попросить его уйти еще раз. я говорю о том, что у меня планы. мне нужно собираться, у меня встреча, на которую я не должна опоздать, и он в удивлении оглядывается. на спинке дивана разложено платье, которое я планировала надеть вечером на встречу с тобой, у его ножек — пара сапожек на тонкой шпильке, которой, при желании, можно проткнуть что-нибудь. на косметическом столике ваза со свежими цветами, а под ней — украшения, подобранные к наряду. понять, что я собираюсь на свидание, не так уж и сложно, даже славе в его состоянии, и то, как меняется его лицо, можно заметить невооруженным глазом. — серьезно? — он обводит комнату рукой, вторую держит в кармане своих штанов, — ты издеваешься? — он звучит еще громче, чем до этого, и я прошу его успокоиться. соседи все слышат, и если он продолжит и дальше себя так вести, кто-нибудь обязательно поднимется на этаж или вызовет полицию. он игнорирует мои просьбы, а потом урезает между нами расстояние моментально. он движется на меня, а я от него пячусь, пока не упираюсь в тот самый столик поясницей. — я пытаюсь исправить все, пытаюсь все вернуть, но тебе это нахуй не надо, да? ты уже нашла кого-то? — я не боюсь его. он не сделает ничего плохого. он не навредит мне, он не посмеет поднять на меня руку, он не сможет натворить что-то, за что сам потом себя возненавидит — эта мысль продолжает звучать в моей голове, пока я, неосознанно, рукой за своей спиной шарю по столешнице в поисках хотя бы чего-то, чем смогу в случае чего обороняться. ну, или, в силу взрывного характера, нападать. я не выдерживаю. мой голос звучит истерично, я терпеть не могу себя за это: как будто мне не плевать на то, что он говорит, потому что он, по сути, прав. я нашла. и он это чувствует. это сложно не заметить. укладка, макияж, одежда, цветы. я не убиваюсь по нему так, как он по мне, и его это удивляет и отчасти злит. его отшили сразу две женщины, причем обе его вероятно унизили — сейчас я могу говорить только за себя. но судя по всему и та моделька ничего общего с ним иметь не хочет. я и сама звучу громко. громче, чем планировала; в горле жжет, в горле дрожит что-то. наверное неверие в абсурдность происходящего. почему я вообще должна оправдываться перед ним? на секунду меня накрывает желание сказать ему, с кем я планирую увидеться. на секунду, крохотную, мимолетную, я хочу рассказать о том, что через пару часов ты заберешь меня из дома на своей тачке и отвезешь в центр москвы, в какой-то ресторан, где уже забронирован столик на твое имя. что по дороге туда твоя рука будет лежать на моем колене. что я выбрала сапоги с такими острыми носками для того, чтобы за ужином, под столом, прямо как в кино касаться ими твоих ног, на уровне икр, колен. что на обратном пути я буду сидеть к тебе полубоком, и мое платье задерется, а твоя ладонь поднимется гораздо выше, к бедрам, под подол. что мы будем долго целоваться у моего подъезда, а потом я приглашу тебя к себе, и в лифте мы будем целоваться вновь. долго, глубоко, мокро. мои ноги не будут меня держать, особенно на таких каблуках, и мне башню будет рвать от переизбытка эмоций и ощущений. от того, как уверенно ты сам откроешь дверь в мою квартиру, а потом прижмешь меня к стене в прихожей, опустишься на колени и сам снимешь с меня мои сапоги. ты будешь целовать мои ноги, поднимаясь все выше, а я буду путать пальцы в твоих светлых волосах и задыхаться от полной головокружительной влюбленности весь остаток вечера и всю ночь, пока мы будем заниматься любовью, не раздеваясь, в этой самой прихожей, в спальне на разобранной кровати, может быть еще в ванной. и эта влюбленности не оставит меня, когда мы вновь окажемся в постели, утомленные, разомленные, но уже чистые. я хочу рассказать о том, что это ты, тот самый друг, который проводил со мной больше времени, чем он, сейчас рядом. что это ты заказываешь цветы и доставки, что это из твоей тачки я выкладываю видео, что это для тебя я пощу провокационные сториз, что это ты оставляешь засосы на моем теле, и я хочу увидеть его реакцию, но я не хочу подставлять тебя, поэтому сдерживаюсь, поэтому говорю совершенно другое — упрекаю его в тысячный раз, но он перебивает. он хватает мое платье и швыряет его на пол, прямо себе под ноги; он наступает на него грязными ботинками, топчет, как какую-то жалкую тряпку, а потом поднимает его на уровень моих глаз и произносит злобно, ядовито, целясь в самое сердце. — это ты. это всегда была ты. жалкая, дешевая, никому не нужная по-настоящему. думаешь с ним будет по-другому? нихуя. потрахает тебя, пока скучно не станет. или пока лучше не найдет, — он кидает это платье, реально теперь похожее на половую тряпку, а я рефлекторно его ловлю, прижимаю к груди, и почему-то вдохнуть сразу становится так тяжело. так сложно. — я тебя два года терпел. а его и на месяц не хватит, вот увидишь. таких как ты — целая москва. так что будь проще и цени то, что дают, — я не видела его таким никогда. желчным, обозленным, разъяренным. я не чувствовала рядом с ним себя такой никогда. слабой, разбитой, униженной. настолько, что и сказать нечего. а дышать нормально и правда не получается. и еще на щеках почему-то мокро. а на губах солено. я облизываюсь, съедая блеск, и понимаю, что это слезы. что ему вдруг удается пробить мою скорлупу. мою браваду, защиту, в которой я не сомневалась. я выпускаю платье из рук. сквозь зубы шепчу, требую убраться. свалить нахер и не появляться здесь никогда, а он только вздергивает брови. мол, еще что? и тут — тут я нащупываю ее. ваза летит вперед недолго. падает звонко, разбивается громко, рассыпается осколками и разливается лужей в его ногах. — бешеная сука, — он выплевывает ошеломленно и смеется низким грудным смехом. я повторяю, требуя уйти — а он не реагирует, и следом летит стакан с косметикой — кисти, щетки, туши, бальзамы, помады — все рассыпается по полу недалеко от цветов. я не дожидаюсь его реакции и перехожу на крик, бессловесный крик, и это его отрезвляет. это заставляет его сказать что-то еще напоследок, наверное, очередное оскорбление, и он, наконец, уходит. дверь хлопает, сотрясая стены, по ощущениям, и сразу же наступает тишина. я не слышу ничего, кроме звона разбитого стекла под ногами, когда решаю добраться до дивана и присесть. ничего, кроме своих тихих всхлипов. ничего, кроме оживленного уличного шума сквозь приоткрытые окна. я размазываю тушь по щекам, промаргиваюсь, хлопая слипшимися ресницами, и только сейчас замечаю масштабы катастрофы. кисти и спонжи в цветочной воде как будто проще выкинуть, чем отмыть. вазу не восстановить, а цветы — цветы с переломанными стеблями можно отправить только в мусорное ведро. но им всего пару дней и их бутоны еще толком не раскрылись. смятые, они лежат на полу, в луже, рядом с изуродованным испачканным платьем, и от этой картины почему-то становится так жалко за саму себя, и я почему-то думаю: а вдруг он прав? вдруг это правда он меня терпел, а не я его? словно из дремы из этого состояния транса вырывает телефон. уведомление от тебя. ты пишешь, что заедешь за мной через пару часов, а я не силюсь даже в зеркало на себя посмотреть. я не хочу. не хочу видеть себя, не хочу видеть тебя, не хочу выходить из дома. я опускаюсь на пол и собираю осколки. платьем вытираю воду на полу, а потом в это же платье заворачиваю стекло. все равно оно мне больше не пригодится. забавно, что ощущаю я себя примерно так же, как эта ваза, которую даже склеить не смогу.

[html]<msg><msg1><!----------------------------------------------------------------------------- АВАТАР ---->

<img src="https://upforme.ru/uploads/001c/47/40/2/348806.png">

<b><!----------------------------------------------------------------------------- @ ИМЯ ---->

@mo(o)n 🌖🖤

</b><i><!----------------------------------------------------------------------------- ОНЛАЙН---->

Online

</i></msg1><msg2><span><!----------------------------------------------------------------------------- ТУТ ПЕРЕПИСКА ---->

<!----------------------------------------------------------------------------- НАЧАЛО БЛОКА С АВОЙ СПРАВА ----><sms1>
<!----------------------------------------------------------------------------- ВРЕМЯ ---->

<time>16:32</time>
<txt>егор, прости</txt>

<txt>но думаю нам придется перенести нашу свиданку на другой вечер, оки?</txt>

<txt>я освободилась позже чем планировала и я не думаю что успею собраться</txt>

<txt>и мне как будто немного нездоровится 😔 увидимся в другой раз, зайчонок 🥺</txt>

<img src="https://upforme.ru/uploads/001c/47/40/2/348806.png" class="ava">
</sms1><!----------------------------------------------------------------------------- КОНЕЦ БЛОКА С АВОЙ СПРАВА ---->

</span></msg2><msg3><!----------------------------------------------------------------------------- "НАПИСАТЬ СООБЩЕНИЕ", МЕНЯБЕЛЬНО ПРИ ЖЕЛАНИИ ---->

Write a message...

</msg3></msg>[/html]

[indent] я блокирую телефон тут же. не дожидаюсь тебя в сети, не жду двух галочек о прочтении, не жду вообще ничего. откладываю его в сторону, экраном вниз, и накрываю лицо ладонями. я, определенно, заебалась. и сдерживать осознание этого в себе становится все труднее и труднее. так же, как и злость, огромную, всепоглощающую злость, готовую, кажется, сожрать меня с потрохами. стремно, что причиной этих разрушительных чувств продолжает быть один только человек. еще хуже, что этого человека уже и не должно быть в моей жизни, но он цепляется за нее, как утопающий за соломинку, будто не понимая: я не подам ему руку помощи. я не буду откачивать его. я не позволю ему тащить меня следом на это заросшее ядовитыми растениями дно. слава и правда не понимает. или понимает слишком хорошо, но продолжает надеяться на непонятное чудо. на то, что я вдруг сломаюсь. что перестану уважать себя. что позволю его словам затуманить мой мозг и поведусь на лживые обещания о том, что я должна подарить ему шанс — и тогда все будет как прежде. мы помиримся, сойдемся, начнем строить планы на совместное будущее (у которого совершенно точно нет шансов). что я снова буду улыбаться ему, как прежде; что он сможет своевольно забрасывать руку на мое плечо или обнимать меня за талию; что мы будем вместе тусоваться с его или моими друзьями допоздна в каком-нибудь клубе или ресторане, а потом вернемся в мою квартиру и займемся ленивым сексом; что я буду скидывать ему картинки с подписью «мы?», а он будет всегда отвечать утвердительно; что он будет встречать меня после работы со стаканчиком кофе, что мы будем обедать вместе пару раз в неделю, что как-нибудь полетим отдыхать в какую-нибудь зарубежную жаркую страну, подстроив свои выходные друг под друга. что однажды заговорим о браке, о семье, о детях. что я познакомлю его с родителями, и мой отец даст ему благословение. что мы сыграем свадьбу, расширимся, сделаем вместе ремонт. что мы станем семьей. что это будет навсегда. но ничего из этого не произойдет, потому что я этого не хочу. не хотела давно, на самом деле — возможно случайно спалив его измену, я испытала больше облегчение, чем огорчение, ведь осознание, что он тянет меня вниз, на дно, преследовало меня как минимум последние полгода. за все то время, что я его знаю, он не менялся совершенно. не рос профессионально, не начинал увлекаться ничем, не знакомился с новыми людьми, не интересовался ничем. его устраивала его жизнь полностью. он замер на одном месте, как какой-нибудь рак в своей раковине, и цеплялся за нее изо всех сил. он пытался радоваться за меня и мои открытия. за то, что я сменила место работы и получила повышение; за то, что начала зарабатывать больше, чем он; за то, что могла позволить себе путешествие не один раз в год, а несколько раз, за то, что я начала ходить в зал и учить языки; за то, что стала больше читать и изучать новое. он радовался, он поддерживал, но все это было таким натужным и неестественным. улыбка будто приклеенная, похвала словно заготовленная. я не верила ему, смотрела сквозь эту призму неискренности, а когда попросила вообще ничего не говорить, чем так, натолкнулась на стену непонимания и обиды. его обиды — так, будто мои слова его задели. и тогда он показал другую свою сторону. токсичную, завистливую, зависимую, ограничивающую. он и правда больше не хвалил. не оценивал. не поддерживал. он начал упрекать, давить, душить своими жалобами, своим нытьем, своими проповедями о том, что я слишком мало времени уделяю ему и нашим отношениям; тому, что я слишком вызывающе одеваюсь; тому, что я вожусь с сомнительными компаниями вместо того, чтобы проводить с ним время — но мне и правда уже было с ним не интересно. не знаю, почему я продолжала цепляться за эти отношения. почему каждый раз, когда вместо того, чтобы забрать меня из аэропорта, чтобы встретить после дня рождения подружки или подбросить до спортзала он выбирал игры или пьянки. почему я продолжала цепляться за отношения, когда он находил сотни способов слиться с моих предложений провести время вместе. почему продолжала цепляться за отношения, когда позволял себе то, в чем меня саму упрекал? сейчас я могу сказать: наверное, дело привычки. но тогда мне невозможно было найти хотя бы один вразумительный ответ. его друзей я порой видела чаще, чем его самого, но чаще всего пересекалась с тобой, потому что тебе всегда было до меня дело — особенно тогда, когда слава был категорически занят.

[indent] я не сожалею о нашем расставании. это и правда было лучшим решением. я сожалею только о том, что он так и не смог с этим смириться и продолжает травить мою жизнь своим токсичным существованием в ней. он не пишет и не звонит, потому что заблочен, и я была уверена, что он не явится на порог моей квартиры — не хватит духу, но он здесь, и ему хватило смелости не только на то, чтобы прийти, но и на то, чтобы унизить меня у меня же дома. все то время, что я могла бы потратить на сборы, я трачу на уборку. выбрасываю платье с завернутыми в него осколками, срезаю сломанные стебли и оставшиеся в живых цветы по одному расставляю по стаканчикам с водой, потому что мне их жалко. сапоги отправляются обратно, в шкаф, украшения в шкатулку, я — в ванную, чтобы смыть остатки испорченного макияжа. к сожалению смыть следы слез так просто не получается. лицо припухшее, глаза покрасневшие, губы сухие. я слышу еще одно уведомление, а потом еще и еще, но продолжаю игнорировать телефон. я ведь написала, что мне нездоровится. вероятно я выпила лекарств и уснула. вероятно я не могу ответить, потому что выключила телефон, чтобы он не беспокоил меня, правда? читать чужие — я знаю, что это твои, — сообщения я сейчас не хочу, потому что мое настроение категорически испорчено, и я не знаю, смогу ли внятно и нормально отвечать, так что лучше переждать. дать себе время нормально успокоиться и прийти в себя. я верю, что у меня это получится. я включаю в душе воду. так, чтобы погорячее было. стаскиваю плюшевую зипку, плюшевые шорты, новое белье, которое снять с меня сегодня мог бы ты, и забираюсь в душевую кабину. настолько горячо, что мне кажется, будто я сварюсь, но оно и хорошо. пар обволакивает прозрачные стенки, ласкает смуглую кожу, скрывает даже татуировки. я закрываю глаза, смываю стайлинг с уложенных волос, вымываю гелем медовый парфюм, драю тело жесткой щеткой, чтобы физический дискомфорт перекрыл душевный и моральный, но получается так плохо. эта встреча выбила почву у меня из-под ног. я растерялась, я расслабилась, я сломалась. я позволила ему сделать мне больно, я не смогла выстоять и он увидел мою слабость, и от этого хуже почему-то вдвойне. он ведь итак уже ранил. разве этого не было достаточно? разве он имеет право продолжать издеваться надо мной, когда все должно быть кончено? разве он может находиться в моих мыслях даже тогда, когда я потуже завязываю пояс теплого халата, а расчесанные и выжатые волосы закалываю крабиком? я уверена, прямо сейчас он продолжает где-то нажираться. потом возможно снимет где-то себе девчонку и будет драть ее в своей стремной квартире, а потом протрезвеет и вновь вспомнит обо мне, а мне останется только надеяться, что он не захочет завалиться ко мне вновь. я успеваю открыть дверь из ванной, выпуская горячий воздух и пар, прежде чем вспоминаю, что не заперлась после его ухода, и когда шагаю из коридора в прихожую, удивленно замираю, потому что ко второй неожиданной встрече я тоже не готова. вновь. ты, кажется, только зашел. в твоей руке разблокированный телефон и ты не успел разуться. в другой твоей руке цветы. очередные. живые, свежие, здоровые. с раскрытыми бутонами и сочными стеблями. перевязанные аккуратно атласной широкой лентой. листья не мятые, раскрытые. они выглядят такими красивыми, такими невинными и такими хрупкими, что это невольно зарождает новый ком в моем горле и делает глаза мокрыми. я опускаю взгляд. я не хочу быть слабой. не перед тобой. не хочу, чтобы ты видел меня такой, какой меня сделал он, но кажется, это сильнее меня, и я только шумно втягиваю воздух, чтобы успокоиться. — зачем ты пришел? — я прячу руки за спиной. цепляю их в замок, прижимаюсь к дверному косяку. мой голос звучит хрипло, и я прокашливаюсь, — я тебя не приглашала, — не так доброжелательно, как должен. не так ласково, или игриво, или нежно. не так, как он звучит, когда ты рядом, но сейчас я хочу остаться одна. сейчас я чувствую себя уязвимой, и мне это не нравится, понимаешь? я не привыкла к такому. и не привыкну, наверное, никогда. — я ведь написала. мне немного нездоровится. это значит что я хочу побыть одна, ладно? — я не дожидаюсь ответа. я смогу закрыться и после того, как дверь в мою квартиру хлопнет в очередной раз, но теперь уже за тобой. так что я просто молча разворачиваюсь и ухожу в гостиную. забираюсь с ногами на диван, рядом с которым стояли сапожки и на котором было разложено платье, и я упираюсь взглядом в косметический столик, на котором стояла ваза и осталась лишь пара стаканов. все должно было быть по-другому. но все совершенно не так.

[indent] это так тупо и так стремно и так жалко одновременно — позволять никчемным людям иметь хоть какое-то влияние над тобой. и обычно я справляюсь с этим. легко закрываюсь, прячусь, скрываюсь; легко обороняюсь и защищаюсь; легко избегаю давления, легко спасаюсь, но все это я делаю легко лишь тогда, когда к этому действительно готова. когда знаю, чего от человека ожидать и знаю, как с ним можно обходиться; сегодня все сложилось совершенно иначе, начиная тем, что я не планировала видеться со славой и заканчивая тем, что я не думала о том, будто ему хватит смелости быть таким козлом не только в переписке. но он смог меня удивить, а еще смог найти то, за что можно зацепиться. на одну короткую секунду мне показалось, что он в курсе. узнал каким-то образом. может быть ты сболтнул лишнего не специально, когда отскребал его пьяное тело от моей входной двери, пока я была в отпуске; может быть он заглянул в твой телефон, когда я скидывала тебе очередную фотку или писала очередное сообщение с обещанием обязательно увидеться; может быть он видел, как я выходила из твоей тачки или как целовала тебя в небритую щеку, пока мы стояли на одном из многочисленных московских светофоров. он мог узнать откуда угодно, и это не должно было меня так пугать, но напугало. заставило напрячься моментально, ведь мы с тобой об этом не говорили. да, планировали сходить на свидание и да, физически мы уже были ближе некуда, но мы не обсуждали наши отношения и не проясняли их границы. кто мы друг другу? парень и девушка? друзья с привилегиями? просто симпатичные друг другу люди, сумевшие в этом взаимном одиночестве найти точки соприкосновения и доверившие друг другу свои тела? я не знала. и я не собиралась заводить разговор об этом первой, потому что привыкла к тому, что это больше по мужской части. и все же прослыть среди ваших общих приятелей и друзей какой-то дешевой шлюхой, прыгающей из одной койки в другую, я не хотела. я имела самоуважение и мне нравилось, когда окружающие меня люди уважали меня тоже; мне нравилось знать, что я не подвела своих родителей и их воспитание; нравилось знать, что я не позорю их, а еще нравилось знать, что это я выбираю, с кем мне быть, а не ведусь на то, что предлагают, потому что это обычно ни к чему хорошему не приводит. со славой, кстати, тоже не привело. но он был таким милым в начале наших отношений. таким услужливым, таким влюбленным, таким очарованным. он был слишком сладким. а еще он слишком сильно пытался понравиться, и это сыграло ключевую роль в не установившемся дисбалансе. я позволяла ему мной наслаждаться. ходила с ним на свиданиям, принимала ухаживания, цветы, подарки. я проводила с ним свое время лишь тогда, когда мне было удобно, а потом, в какой-то момент, повелась и сама от мысли: а почему бы и нет? вроде неплохой человек. вроде я правда ему нравлюсь, и мы наверняка сможем притереться друг к другу характерами. и сначала все действительно было хорошо — наверное, как и у всех. а потом, стоило только нам съехаться, стоило только расслабиться — все пошло по пизде, и из скромного сына маминой подруги он стал сущим кошмаром. тем, кого с подругами знакомить не станешь, зная, что он их закошмарит. тем, с кем на свидание не пойдешь, потому что он в конце обязательно захочет затащить тебя в постель, если ты не разделишь с ним счет пополам. тем, кто обсуждает людей всегда с худшей точки зрения, причем даже тогда, когда этот человек ему не сделал никакого зла. просто потому что слава... такой. он будто и сам не знает, какой он на самом деле — порядочный и честный или изворотливый и наглый. он не определился до сих пор, быть ему протагонистом или антагонистом в собственной жизни, и чего-то ждать от него равносильно пустой трате времени. мне жаль, что я поняла это так поздно. мне жаль, что не было рядом кого-то, кто мог бы открыть мне на него глаза, ведь он был таким ушлым со всеми людьми, которые его окружали: и со мной, и со своими друзьями. но есть еще второй вариант. его друзья могли оказаться такими же. ну, или, например, могли ценить эту дружбу так сильно, что никто и не пытался указать ему на его проебы. дать понять, что слава что-то делает не так, и я думала, что так дальше и будет — но к счастью я ошиблась, потому что даже с ними он не был до конца честным (собственно, как и с самим собой).

[indent] к моему удивлению ты не уходишь. дверь не хлопает еще раз, но зато я слышу, как ты разуваешься, как уходишь в сторону кухни, как открываешь и закрываешь дверцы шкафов по-хозяйски, а потом слышу шум льющейся и бьющейся о дно раковины воды. думаю о том, что скорее всего ты примостил туда цветы — если бы не вся эта хуйня буквально минут сорок назад, и я бы уже висела на твоей шее и расцеловывала твои щеки и губы от восторга и благодарности, потому что настолько больших букетов у меня еще не было. и я бы не смогла воткнуть стебли даже в целую вазу — если бы она оставалась такой, и наверняка тоже оставила бы их в кухне, там, где они не задохнутся без воды. с моего лица, вероятно, не сходила бы улыбка, и ты бы с трудом смог бы меня от них оторвать. я бы сделала миллион фоток, не силясь выбрать лучшую, и выложила бы в инсту все, с разных ракурсов и с разным светом, но сейчас я даже не обращаю на посторонние шумы внимания и только сильнее поджимаю под собой ноги, чувствуя, как становится прохладнее по мере того, как халат впитывает влагу. ты продолжаешь шуметь на кухне, а мне все равно. я продолжаю пялиться в одну точку — туда, где осталось несколько осколков. стоило бы встать и собрать их, пока не поранилась сама же, но я не двигаюсь с места и все смотрю-смотрю-смотрю. навязчивая мысль бьет в темечко. что, если слава прав? что, если таких как я действительно целая москва? что, если я и правда ничем не лучше его и всех этих людей, на которых никогда не хотела бы быть похожей? что, если я не нужна тебе на самом деле и ты тоже, как и он, потерпишь меня с месяцок? будешь писать, звонить, предлагать встретиться ради секса, пока не надоем, не наскочу, пока не пресытишься? а потом найдешь кого-то лучше и будешь обсуждать с приятелями новую подружку, новую девчонку так, словно меня и не было никогда в твоей жизни? или так, будто это было каким-то экспериментом — трахнуть бывшую девушку друга? не знаю, зачем, но я позволяю этим разъедающим мыслям биться, виться, сплетаться и туманить голову и сжимать сердце, пробуждать тошноту и жалость к самой себе. я облизываю опухшие искусанные губы, чувствую, как в уголках глаз вновь становится так влажно, что сдерживать слезы уже не получается, и даже не слышу шаги. слышу только как ты зовешь меня по имени. не реагирую. приближаешься ко мне. не реагирую. я не смотрю на тебя до тех пор, пока ты не задаешь вопрос, такой очевидный, такой логичный, такой болезненный для меня. я смотрю на тебя сквозь слезы, застилающие глаза, и вижу тебя так мутно, точно через туманную пелену. мне страшно моргнуть, ведь тогда соленые дорожки вновь начнут исчерчивать щеки, а плакать перед тобой — это последнее, чего я хочу, поэтому я опускаю голову, прячусь от тебя, дышу через рот, чтобы не шмыгать, и мягким рукавом халата все же осторожно утираю раскрасневшееся лицо. к моему удивлению ты не садишься рядом. ты садишься на пол, напротив дивана, и тянешь ко мне свои руки. мягкие заботливые руки. сильные и ласковые. теплые. красивые. те, которые обнимают меня бережно, прижимают к твоему телу, оглаживают мое лицо, мою талию, бедра или ноги. те, которые осторожно оглаживают сквозь сон. те, которые не делают больно. я наблюдаю за тем, как медленно ты накрываешь ладонями мои колени, как молча просишь пойти навстречу, и тебе не нужны слова, что я поняла тебя. я приподнимаюсь, меняю положение и опускаю ступни на пол. ты обхватываешь икры пальцами, прижимаешься губам к коленям, целуешь невесомо, пытаясь успокоить и расположить к себе, а я не замечаю даже, в какой момент мне удается выдохнуть. в какой момент я перестаю прятать от тебя свой взгляд. ты красивый. ты такой красивый, егор, в этой белой рубашке, в этих классических брюках — еще больнее мне становится от мысли, что мы выглядели бы сумасшедше потрясающе рядом в том ресторане, где ты забронировал столик на сегодняшний вечер. а сейчас? сейчас я похожа на ком нервов, на один сплошной отек. на лужу, расползающуюся все сильнее. но ты смотришь на меня иначе. ты словно не замечаешь ни опухшее лицо, ни потрескавшиеся вмиг сухие губы, ни красные щеки и глаза. ты смотришь так, как и всегда — будто нет больше ничего в этой комнате, в этой квартире, в целой москве, и твой взгляд согревает не хуже, чем прикосновения твоих пальцев к моей обнаженной коже. ты не пытаешься меня завести, распалить, возбудить. ты пытаешься заботиться, и я не хочу тебе в этом мешать. ты говоришь о том, что поговоришь с ним — со славой, но я этого не хочу. не хочу быть причиной разборок двух парней и не хочу быть камнем преткновения между вами, даже если уже стала; он твой друг, всегда им был, и херить эти годы — я не знаю, готов ли хотя бы один из вас к этому на самом деле? ты обещаешь защитить меня от него, и я тебе верю. не сомневаюсь, поэтому тупо киваю головой на каждое твое слово, вторю каждой фразе, не сомневаясь: это правда. это слово, которое ты никогда не сможешь нарушить. а потом ты вдруг переплетаешь наши пальцы, целуешь мою руку и зовешь вниз, к тебе, и я не силюсь отказаться. как будто во мне в принципе не заложено это — отказывать тебе. в твоих просьбах, желаниях, твоей воле — я делаю все, чего ты хочешь, потому что каким-то забавным образом я и сама хочу того же самого.

[indent] ты разворачиваешься, садишься удобнее, и я обхожу тебя полукругом, чтобы присоединиться. на твоих коленях не так удобно, как на бедрах, и я невольно ерзаю, на мог забыв, что после душа на мне нет нижнего белья, и поэтому поправляю полы халата, не позволяя им разойтись слишком сильно. я поудобнее устраиваю руки на твоих плечах и смотрю на тебя сверху вниз — так же, как смотрела на диване, но сейчас расстояния между нами гораздо меньше и все вдруг ставится гораздо интимнее. словно мы стали ближе, но не только физически, но еще и как-то иначе. духовно? душевно? может, и так, и по-другому. ты продолжаешь смотреть на меня, откровенно любоваться, и я чувствую одну твою руку на своем бедре, другую — на шее, а еще я чувствую, как мои щеки заливаются румянцем от этой взявшейся из ниоткуда робости. ты говоришь, что я красивая, а я поджимаю губы и понимаю, что не могу оторвать от тебя взгляда, как бы ни хотела. потому что на меня раньше никто так не смотрел. никто так слепо не обожал. никто так не восхищался, и я словно алмаз, словно самая редкая драгоценность в твоих руках. от этого сердце заходится бешеной пляской, в животе становится неимоверно горячо, и все это будто бы так невовремя, но в то же время — к месту. ты прерываешь зрительный контакт первым. распускаешь мои влажные волосы, откладывая крабик в сторону, целуешь в вырез халата, поднимаясь выше, и я позволяю тебе эти касания к обнаженной чистой коже. мне нравится, когда ты меня целуешь, и мне не так важно, куда метят твои губы, когда ты рядом со мной. мы были вместе в сексуальном плане пару раз — не так часто, как хотелось бы тебе или мне, но тебе этого хватило, чтобы запомнить мои самые чувствительные места. ты давишь сильнее вдоль сонной артерии, мажешь едва заметно вдоль линии челюсти, царапаешь свежей щетиной под мочкой, пуская вдоль моего позвоночника столпища мурашек; ты знаешь, как действуешь на меня, но не спешишь использовать это в своих корыстных целях. ты все еще предельно ласков и бережен, и даже когда я от волнения начинаю путать пальцы в твоих светлых вьющихся волосах и тяну чуть сильнее, только улыбаешься. — ты нашел не самое лучшее время для комплиментов, — ведь я знаю, как выгляжу прямо сейчас, и до какого-то сверхэталона, до какой-то неземной красавицы мне правда далеко. но мне приятно. безумно приятно знать, что ты находишь меня привлекательной даже в таком состоянии, когда ни один тональник, кушон или консилер не помогут мне спрятать слезы короткой, но яркой и запоминающейся истерики. я улучаю момент, и как только ты останавливаешься, наклоняюсь ниже, чтобы спрятать румяное заалевшее лицо на твоем плече. я притираюсь ближе, холодным носом к твоей шее, вдыхая приятный аромат твоего парфюма от кожи и ткани рубашки. я вжимаюсь ближе, закрываю глаза, руками обнимаю сильнее и спускаюсь чуть ниже вдоль твоих бедер. мне нравится эта близость и возможность урезать расстояние все сильнее, хотя, казалось бы, куда еще? — он наговорил много всякого дерьма. и сказал что терпел меня два года. и что мне повезло, потому что никто другой не будет столько терпеть. что таких как я — целая москва, — я бурчу все это вполголоса, не отрывая лица от твоей шеи, и только плотнее сжимаю своими коленями твои бедра, хоть и знаю, что ты никуда не денешься, — а еще он испортил мое платье. то, которое я хотела сегодня надеть. а потом я не выдержала и швырнула в него вазу. но не попала, — чувствую, как твоя ладонь оказывается на моей спине и как ты начинаешь выводить на ней мерные круги, успокаивая, располагая, расслабляя, но в моем теле уже нет напряжения, и все это — благодаря тебе, — в какой-то момент я поверила всему тому что он сказал. это было так тупо, веришь? — наконец, я отодвигаюсь, чтобы посмотреть в твои глаза, чтобы убедиться в том, что ты считаешь так же. он не прав. я не какая-то дешевка: людей в принципе нельзя измерять такими категориями, а если он считает, что можно — это только его ебаная проблема. — так что я правда не хочу об этом всем говорить. мне жаль что наше свидание сорвалось, — но мне не жаль, что рядом со мной здесь и сейчас ты. мне не жаль, что там, в шереметьево, перед вылетом на кубу я позволила тебе меня поцеловать. мне не жаль, что каждый день я скидывала тебе фотки в купальниках. мне не жаль, что я не флиртовала там ни с кем по-настоящему, потому что решила, что тебе это может быть неприятно. мне не жаль, что я пообещала тебе поцеловать тебя, когда вернусь, и мне не жаль, что я сделала это. мне не жаль, что я осталась у тебя на ночь и совершенно точно не жаль, что той ночью спать мы легли только под утро. мне не жаль, что я пустила тебя в свою постель еще задолго до первого свидания и мне совершенно точно не жаль, что сейчас ты видишь новую сторону меня и что не пугаешься ее. мне жаль, что я так долго продолжала находиться в этих губительных и отравляющих отношениях, но без них я бы навряд ли встретила тебя и узнала так хорошо, а ты навряд ли перестал бы смотреть на меня как на девушку друга и начал бы смотреть как на девушку, которую тебе безумно нравится. наверное, все произошло так, как должно было произойти, и если для того, чтобы понять, что ты и правда мне нравишься так сильно, я должна была пережить этот день и эту встречу со славой — что же, даже в таком случае я об этом не жалею.

[indent] — ты и правда слишком много разговариваешь, — я не сдерживаю ответной улыбки, когда ты улыбаешься мне так ярко. поверить не могу, что просила тебя уйти, что просила перенести встречу и не хотела тебя сегодня видеть. поверить не могу, что ты все равно приехал, чтобы лично убедиться в том, что я в порядке, а когда понял, что это ни хера не так — все равно остался, не обращая внимания на мои слабые, жалкие протесты. и я знаю, что это нормально — так и должно быть в нормальных, правильных, здоровых отношениях; я столкнулась с таким буквально в своей семье, потому что видела и знала, как сильно отец боготворит мать, как он заботится о ней в мелочах, как окружает своей любовью и не позволяет сомневаться в себе или в нем, но почему-то прямо сейчас это кажется мне чем-то сказочным и невероятным. будто я лотерею выиграла или попала в собственную мечту — в ту, где мужчину не нужно просить быть рядом, где не нужно говорить о своих страхах, сомнениях и обидах, где душевная боль для него не пустая боль и не придурь, и мне снова хочется плакать, только в этот раз не от обиды, а от чувства благодарности и счастья, которые переполняют меня, просто потому что ты рядом, потому что я ощущаю твои ладони везде. просто потому что я знаю, что могу тебе доверять, и ты сделаешь все, чтобы не подвести это доверие. ты просишь меня о поцелуе — и кто я такая, чтобы тебе отказывать? кто я такая, чтобы отказывать себе? — одна моя ладонь на твоем плече, другая все еще на затылке, и я сдвигаю ее ближе, касаясь щетинистой щеки. мне нравится этот контраст грубости и ласки. нравится, как ты царапаешься, поэтому и не прошу бриться, не отворачиваясь, когда ты прижимаешься, не жалуюсь на раздражение — его попросту нет. ты смотришь выжидающе, глядишь снизу своими голубыми глазищами, и в них я вижу столько света, тепла и любви, столько этого обожания — оттягивать момент становится преступлением, ведь я и сама этого хочу. хочу ощутить вкус твоих губ. вкус раскуренной сигареты и разжеванной после нее жвачки. вкус твоего тела, необъяснимый, неописуемый, но такой привлекательный для меня на физическом уровне. и я не сдерживаюсь. ты открываешь рот моментально. распахиваешь влажные губы, с готовностью встречая мой напор, не пытаешься перехватить инициативу и берешь ровно столько, сколько я готова тебе дать, и как бы мне не хотелось, все равно получается медленно, тягуче, лениво. без спешки, без суеты и излишней ярости. мы не боремся; мы сплетаемся губами и языками, руками и телами, не прекращая тянуться друг другу навстречу. ты прижимаешь меня ближе, сжимаешь пояс моего халата, а я цепляю пальцами натянутую ткань рубашки. мне мало этого, мне хочется большего. я хочу раствориться в тебе и хочу, чтобы ты растворился во мне. я хочу, чтобы был везде и хочу быть везде тоже. я хочу, чтобы ты не отпускал меня и не хочу отпускать тебя тоже. ты клонишь голову вбок для нашего удобства, и я отрываюсь от твоих губ только на мгновение, только на короткий миг, чтобы ту твою руку, что лежит на моей талии, спустить гораздо ниже, а потом, не имея ни капли стеснения или сомнения, пояс на халате развязать и позволить скользнуть вниз, прямо на пол. я не распахиваюсь, не обнажаюсь перед тобой и оставляю за тобой выбор: либо ты захочешь увидеть мое тело и коснуться его, и тогда избавишь меня от единственной преграды между нами самостоятельно, либо мы и дальше продолжим дразнить друг друга, и пока я не знаю, какой вариант устраивает меня больше. я замечаю, как твои глаза вспыхивают совершенно по-новому, замечаю и то, как ты не собираешься спешить, и поэтому возвращаюсь к твоим губам. только не останавливайся, ладно?
[indent] и только не отпускай меня, пожалуйста, никогда.

[indent] «егор заедет за тобой через 15 минут, будь готова и не заставляй человека ждать», — меня так и подмывает спросить: а то что? — но правда в том, что я уже готова; что я уже сижу на чемоданах, что все окна в моей квартире закрыты, а краны перекрыты, что на плите не осталось кастрюль и сковород с едой, а все, что может испортиться даже в холодильнике, уже не в холодильнике. правда в том, что я почти успела вспотеть, пока заматывала шею шарфом: в москве сегодня жутко ветрено, а в питере не лучше, и я проверяю карманы пальто на наличие засунутых наспех перчаток; проверяю небольшую сумку на наличие в ней паспорта, ключей, бумажника и карточек в нем; нахожу разряженные наверняка в ноль наушники, зарядник для телефона и упаковку мятных жвачек в пластинках — мне не нравятся подушечки, а еще блеск для губ и пара карандашей, в тон и для контраста, к нему. указанные пятнадцать минут кажутся целой вечностью, но я не жалуюсь. мне хочется, безумно хочется ответить что-нибудь колкое и неприятное, потому что я расстроена: это ведь слава должен был отвезти меня в аэропорт. это он должен был приехать пораньше, чтобы помочь мне собрать вещи, а потом спустить мой чемодан с причитаниями о том, что я уезжаю всего на три дня и нет смысла в таком количестве вещей. это он должен был бросить свою тачку на аварийках прямо у подъезда, чтобы этот самый чемодан закинуть в багажник. это он должен был приехать, чтобы, избежав все пробки по дороге в аэропорт, долго и вкусно меня целовать в душном салоне перед тем, как попрощаться и пообещать встретить, но у него снова дела, он снова не успевает, он снова извиняется и обещает, что у него получится в другой раз, и все эти сообщения сыплются одно за другим, появляются аккуратными прямоугольниками на экране телефона, а я их раздраженно смахиваю, даже не собираясь отвечать. окей, я поняла. окей, буду готова. окей, не заставлю человека ждать. хотя бы только потому, что мне уже безумно неловко: ты ведь не его лакей. у тебя тоже есть жизнь, работа, отношения. тебе тоже может быть некогда, ты можешь не хотеть со мной возиться, твоя девушка может быть против того, что я в твоей тачке просиживаю свой зад не реже, чем она, но ты каждый раз отмахиваешься, мол, ерунда, слава же попросил, и я только поджимаю губы, надеясь, что это точно будет в последний раз. но ему так удобно. ты не можешь ему отказать, мне не приходится тратиться на такси (хотя я не вижу в этом ничего плохого), и он думает, будто это одно и то же. это ведь он тебя попросил. значит это он подумал обо мне. значит он заботится, а вот факт того, что его попросту нет рядом, когда я хочу его видеть и когда он мне нужен, его не волнует. слава продолжает писать. пересылает какие-то мемы, кидает видосы в телеге, записывает кружок, но меня это все так злит, что я не открываю и собираюсь игнорировать его до самого прилета в питер и заселения в гостиницу. я не выпускаю телефон из рук, чтобы не пропустить твое сообщение, и когда ты пишешь о том, что подъехал, собираюсь уже вытолкнуть чемодан за порог. следом приходит еще одно. ты спрашиваешь, нужна ли мне помощь, но я не успеваю ответить. собираюсь отмахнуться, чтобы не наглеть, пишу, что лифт работает и я справлюсь сама с двумя лестничными пролетами от первого этажа до подъездной двери, и только нажимаю отправить, как ты тут же присылаешь следующее. просишь открыть через домофон, предупреждаешь, что поднимешься сам, говоришь, что мне не следует таскать тяжести, я ведь девушка, а я только тяжело выдыхаю и медленно закрываю глаза. интересно, почему это понимаешь ты, но не понимает он? почему даже не задумывается о том, что мне реально может понадобиться помощь? это меня злит, и чтобы не озвереть капитально, я вырубаю телефон и прячу его в кармане пальто. открываю дверь. толкаю чемодан вперед, но не успеваю его приподнять — ты выходишь из лифта, урезаешь между нами расстояние и перехватываешь ручку. колесики с тихим шорохом бьются о бетонный пол в подъезде, а потом со скрипом крутятся по нему короткий путь до лифта. к счастью, сегодня он действительно исправен. мне остается только запереть дверь на ключ: два оборота в верхнем замке, полтора в нижем. убрать подальше в сумку. закинуть в рот жвачку, чтобы дыхание освежить, предложить тебе — ты отказываешься, жмешь на кнопку первого этажа и опускаешь взгляд. я тоже на тебя старательно не смотрю, чтобы не возникло неловкости, потому что повод и правда есть. «прикинь, егор с леркой расстался. пиздец просто», — слава размашисто листает переписку в чате, потом поворачивает телефон экраном ко мне и тычет пальцем в твое сообщение о том, что вы разбежались. для меня это не удивительно. я знала, что она ревнует. знала, что закатывает истерики и устраивает скандалы, я понимала это и понимала, в чем причина, но ничего с этим сделать не могла, а может просто не хотела. слава действительно удивлен: ему сложно представить, чтобы причина крылась в нас, в его девушке и его лучшем друге, но еще хуже — в том, что было с нами связано и одновременно не могло произойти. я не строила тебе глазки, ты не пытался меня клеить. не делал комплименты, не пялился, не задавал вопросы, не лез в личное, не обсуждал со мной мои отношения и не рассказывал о своих. ты думал о лере, уезжал от нее, а потом к ней возвращался; ты писал ей, звонил ей, болтал с ней, пока я торчала на заднем сиденье твоей машины и чатилась со своим парнем. я никогда не приглашала к себе, не предлагала подняться, остаться или задержаться. мы никогда не заезжали куда-нибудь по пути, чтобы выпить кофе, потому что тебя ждали дома, а я не собиралась становиться между вами еще большим камнем преткновения, и славе стоило бы это понимать. что, окажись он на твоем месте, я бы тоже ревновала. я бы тоже не находила себе места. я бы тоже возмущалась, возникала, злилась, но для него это такие глупости, а для меня — нет. я узнала о том, что вы расстались, кажется даже раньше, чем слава мне об этом сказал. я узнала об этом, когда ты в очередной раз забирал меня с работы. когда был молчаливее, чем обычно, когда не задавал вопросов, когда рот открыл второй раз за вечер — мы подъехали к моему подъезду и ты сказал, что она ушла. что вы поскандалили, что думаешь, будто это реально конец, а я попыталась приободрить. мол, все наладится. она одумается. она просто перенервничала и психанула. ты сказал, что сомневаешься в этом, а потом разблокировал двери и пожелал доброй ночи. тогда слава не приехал ко мне после работы в очередной раз, и тогда я еще не знала, не понимала, не представляла, где он проводит свое время, но сейчас, оглядываясь назад, мне не нужно быть одаренной, чтобы догадаться.

[indent] я узнала о том, что вы расстались, кажется даже раньше, чем слава мне об этом сказал, потому что к тому моменту как он показал мне экран телефона, я уже размышляла о том, каким отчаянным ты был тем вечером. когда смотрел на меня дольше обычного, когда пил безостановочно, заливая неразбавленный алкоголь в рот и утирая губы рукавом рубашки, когда моргал с трудом, пытаясь сфокусироваться хоть на чем-то. ты пытался беспробудно напиться, и никто этого не замечал. никто не обращал внимание на то, как ты пытаешься утопить свое отчаяние на дне очередного опустошенного шота, и мне казалось, что ты злишься. что ты злишься на меня за то, что я стала причиной твоего разрыва с лерой; что ты с трудом держишься, чтобы не наговорить мне ничего, чтобы не обвинить в том, что я разрушила твои отношения, и старательно пряталась. отвлекалась на девчонок, на славу, на других ребят; участвовала в диалоге и поддерживала его активно, но тебя из поля зрения не выпускала, потому что боялась, что ты можешь что-нибудь выкинуть. умотать куда-нибудь, пострадать, во что-нибудь встрять. а ты только вылавливал по очереди всех официантов и просил повторить то, что хлебал не первый час, и практически не закусывал. наверное, реально хотел забыться в алкоголе, но это невозможно. это не работает так, как пишут в книжках и показывают в кино; ты бы перебрал в один момент настолько, что не смог бы встать со своего диванчика, а потом, когда тебе это удалось бы — ты бы обязательно полетел носом вперед, теряя координацию, и разбил бы свое лицо. а если нет, то тогда не справился бы твой желудок, и все выпитое, нет, прости, выжранное, вышло бы наружу, прямиком на стол, на пол, или, что еще хуже, на тебя самого. я знала, что происходит в таком состоянии опьянения, потому что видела таким славу, и я не хотела, чтобы это создало проблемы и тебе, поэтому не выдержала. не смогла остаться равнодушной, когда предложила выйти на улицу и когда позволила так крепко держаться за мои пальцы. ты старался идти прямо, старался не шататься и не раскачиваться из стороны в сторону до тех пор, пока мы не выбрались на улицу. холодный ночной воздух приятно ошпарил мое лицо, а может это был твой затуманенный взгляд? холодная кирпичная кладка по ощущениям царапала мою кожу даже сквозь ткань тонкого лонгслива, и я старалась не прижиматься к ней сильно, чтобы не замерзнуть. ты дышал глубоко, жадно, поверхностно, как выброшенная на берег рыба; ты дышал урывками, словно боялся не надышаться, а я болтала тихо, без умолку; не помню, что именно я говорила, но четко помню, как в какой-то момент тебе хватило силы развернуться и навалиться на меня с высоты своего роста; как хватило силы прижаться губами к моим губам в слепом и немом отчаянии, и как мне хватило адекватности и трезвости, чтобы тебе не отвечать. твои губы были сухими, от тебя разило алкоголем и я боялась представить, как отвратительно будет пахнуть на утро, когда ты проснешься и соскребешь себя с постели, чтобы в душе превратиться в человека. твои губы были сухими, язык —вялым, неуклюжим, неповоротливым, а твое дыхание опьяняло мне хлеще водки, которую в чистом виде я никогда не пила, и к счастью мне и правда хватило еще и силы, чтобы тебе не ответить. чтобы не открыть рефлекторно рот, впуская тебя глубже, чтобы не ответить на поцелуй, разделяя с тобой твое опьянение, а потом попасться на глаза славе или кому-то из парней. ты понял сразу, к моему удивлению. послушался, отодвинулся, не попытался остановить или уйти самостоятельно, стоило только мне попросить тебя дождаться: я не могла помочь тебе и решила вернуться. я прижимала к своим губам, тронутым твоими, пальцы, сдерживая улыбку — глупую и иррациональную — ровно до тех пор, пока не увидела тему и не попросила тебе помочь. он кивнул, и, не задавая вопросов, отправился туда, откуда я только что вернулась. славы не было. он, блять, успел свалить — и я не знала, куда именно, но ждать его не стала. на звонки он не отвечал, на сообщения — тоже, и я добралась до дома на такси, наверное так же, как и ты, а утром он мне написал. извинился, что кинул, предлагал встретиться и позавтракать вместе, а меня так и подмывало спросить о том, как ты себя чувствуешь, но он бы не понял. или ему было бы похуй. я так до конца и не разобралась. во всяком случае что-то изменилось именно тогда. если не для меня — так для тебя уж точно, и мы оба это поняли, потому что всю дорогу в аэропорт мы молчали. я уже сидели впереди, а не сзади, как обычно это бывало, и у тебя больше не было возможности ловить мой взгляд в зеркало заднего вида, все ощущалось таким напряженным, таким непривычным, но никто не решался заговорить первым (мы ведь решили, что это было ошибкой, и решение это казалось тогда наиболее верным. я не собиралась изменять своему парню, ты не хотел творить хуйню за спиной друга, мы поступили честно по отношению ко всем, кроме себя самих), вот только когда ты припарковался в зоне высадки и оплатил ожидание — впервые за все разы, я удивилась, потому что обычно ты помогал докатить чемодан до зоны досмотра и уходил. оставлял меня практически у самого входа и уезжал, но тогда ты зашел в аэропорт следом за мной. прошел через рамку, подождал, пока я сдам багаж, угостил кофе — мы обменялись максимум двумя десятками слов. ты не торопился уезжать. тер шею сзади, у линии роста светлых волос, путал пальцы в светлых прядях, прочищал время от времени горло, как будто непроизнесенные слова застревали в глотке зудящим кашлем, следил вместе со мной за электронным табло, а когда пришла пора прощаться, просто пообещал, что встретишь, если у славы не получится. сказал, что я могу писать тебе в любое время и по любому вопросу, если мне нужна будет помощь, и все, на что меня хватило — коротко тебя обнять, уткнуться носом в шею и прошептать слова благодарности спешно, торопливо, неуверенно. это не ты должен был стоять там, рядом со мной, и провожать взглядом до тех пор, пока за мной не закроются двери зоны паспортного контроля; это не ты должен был просить написать когда долечу и приземлюсь, не ты должен был интересоваться тем, как я добралась до отеля и заселилась, но это был ты, и во мне не хватило смелости попросить тебя перестать быть таким заинтересованным во мне, потому что мне это нравилось. уже тогда нравилось.

[indent] ты такой милый. такой заботливый, такой ласковый, такой нежный, такой надежный, такой внимательный, такой учтивый, терпеливый, такой влюбленный и такой — мой, что это просто сводит меня с ума. твои слова проникают не в мои уши, а будто прямиком в сознание, укладываются по полочкам, встают плотно, крепко, точно, чтобы не дай бог не сбиться, не потеряться, не перепутаться; чтобы не забывались, но я уверена — даже если я начну сомневаться в себе, ты напомнишь мне о моей значимости и о том, какой я представляюсь в твоих глазах. ты расскажешь мне вновь о том, что нет никого красивее и умнее, нет никого более привлекательного и веселого, нет никого очаровательнее, смелее, желаннее для тебя, чем я; и ты будешь готов повторять это из раза в раз для того, чтобы я перестала выискивать в самой себе недостатки, а в тебе — хитрость, которой никогда как будто и не было. и прямо сейчас я так хочу тебе верить, представляешь? всем твоим словам, всем этим фразам, в которых ты так сильно уверен. это всего лишь слова, но я в них так нуждалась, я так давно этого не слышала и я так привыкла к одним лишь упрекам, что почти поверила в то, что во мне нет ничего особенного, что я — одна из десятка, сотни, тысячи таких же девиц. невысоких, темноволосых, характерных; что нет во мне изюминки, нет того, за что хотелось бы держаться, и наверное мне бы потребовался психолог. встречи, сессии, анализы, разборы. мне бы потребовалось выплакать литры слез, а я так устала плакать. я так устала реветь из-за славы, не позволяя ему видеть мою слабость и пряча слезы в подушке; мне бы потребовалось испоганить не одни только отношения после разрыва с ним и упустить не одного только хорошего человека, но ты появился так вовремя, и ты оказался рядом так своевременно, что буквально спас меня от этих страданий, на которые он хотел бы меня обречь. потому что я и не вспомню, когда в последний раз слышала от него хотя бы одно ласковое слово. наши отношения стали для нас обузой. мы не ходили на свидания, не дарили друг другу подарки, не планировали совместный отдых, не подстраивали отпуска друг под друга, не разбавляли быт чем-нибудь интересным, и даже секс стал скучным, пресным, редким. теперь я понимаю, что ему хватало других девушек на стороне и что целибат он не держал и верность мне не хватил; его устраивали интрижки на стороне, которые удавалось скрывать, а меня устраивало то, что возвращаясь домой ближе к полуночи он, вместо того чтобы пойти в душ и лечь спать, лезет холодным и пахнущим ночной улицей лезет в постель ко мне, черствыми замерзшими руками под мягкую теплую футболку к груди или под белье, не церемонясь и не тратя время на прелюдия и предварительные ласки. мы не экспериментировали, не делились друг с другом сокровенными желаниями, не рассказывали о том, что хотели бы попробовать, потому что я с ним и пробовать ничего не хотела, а он уже нашел ту, с которой развлекался на стороне, и возможно это было так очевидно, но я привыкла. а еще устала. и, наверное, поэтому так старательно закрывала глаза на все. жизнь с ним протекала в серых тонах, унылая, мрачная, безликая, но зато сейчас в ней так много красок, веришь? в ней так много голубого — яркого, сочного, живого, такого, какой разлит в радужках твоих глаз; в ней так много белого и золотого — такого, который прячется в твоих волосах; в ней так много крепкого коричневого, рыжеватого, теплого — такого же надежного, как ты, и такого же приятного, как твой древесный парфюм. ты будто ворвался в мое сердце ураганом, неудержимой силой и энергией, полной жизни и любви к этой жизни, а еще — ко мне, и сейчас в твоем взгляде я не вижу ничего, кроме этой собачьей верности, преданности и признательности. в твоей стальной хватке я чувствую себя особенно слабой, маленькой, крохотной. ты удерживаешь меня так легко, так играючи, я разговариваешь со мной словно секретами делишься, и я расслабляюсь, позволяю себе отпустить все и довериться тебе полностью, как и всегда, с самого начала. мне нравится отзеркаливать твою улыбку, нравится отвечать на твою ласку, во мне нет ни капли сомнения, и я позволяю тебе абсолютно все, особенно в твоих желаниях. поэтому, когда ты спрашиваешь, уверена ли я, я только киваю. ты киваешь в ответ, кажется, довольный и взволнованный моим ответом, а мне это правда нужно. нужно отвлечься, нужно расслабиться еще сильнее, нужно забыться и вспомнить, одновременно, самое важное: я — твоя, и нет ничего правильнее, чем эта простая правда.

[indent] когда ты начинаешь расстегивать пуговицы на своей белоснежной рубашке, я придвигаюсь ближе, чтобы помочь, но от губ твоих не отрываюсь. углубить поцелуй не получается, потому что я то и дело смотрю вниз, на то, как наши пальцы по очереди выуживают пуговицы из шлеек, а потом на то, как я помогаю тебе стянуть ткань с плеч и на то, как ты отбрасываешь ее в сторону. целоваться мы не перестаем: я ощущаю то твою верхнюю, то нижнюю губу между своих, ощущаю прикосновения влажного горячего языка, зубов; ощущаю кровь, ощущаю привкус твоей слюны, ощущаю так много всего, что кружит мне голову, и мне кажется, будто я немного притормаживаю. ты просишь подняться, чуть приподнимая колено, и я делаю это торопливо, не пытаясь прикрыть раскрытые полы халата — я ведь избавилась от его пояса не для этого. я знаю, что сейчас будет, догадываюсь на каком-то интуитивном уровне, когда усаживаюсь на диван, а ты приподнимаешься, и это что-то заставляет меня в предвкушении сильнее сжать губы, сдавить зубами нижнюю, так, что несколько капель крови приходится слизывать, и ты мне в этом помогаешь. твои губы, твой язык и твои пальцы везде. ты такой шумный, такой хаотичный, такой большой и ласковый зверь — ты сразу везде, и я не сопротивляюсь. выставляю шею напоказ, когда ты целуешь под ухом; расправляю плечи, когда стаскиваешь с них халат; выгибаюсь в поясницу, когда твой рот накрывает один сосок, а пальцы играют со вторым, не зная ни жалости, ни пощады, и я совершенно точно не собираюсь молчать; я не останавливаю тебя, не мешаю, не лезу своими руками к тебе, мне нравится путать пальцы в твоих волосах, нравится упираться ими в плечи, но не больше, а еще мне нравится тихо скулить под твоими ласками, показывая, насколько мне хорошо и насколько мне приятно благодаря одному только тебе. ты просишь раздвинуть ноги, и я тут же повинуюсь. развожу максимально широко колени в стороны, когда ты прижимаешься губами к животу, спускаясь все ниже, и ниже, и ниже. когда, бросив на меня один только полный желания взгляд, языком проходишься по клитору, когда кружишь вокруг входа осторожными прикосновениями, когда нежишь чувственно, игриво, напористо; когда вылизываешь по-животному, когда упираешься носом, прижимаешься подбородком и щеками, задевая чувствительную кожу холодным колечком в ноздре и грубой щетиной. на контрасте ощущений меня едва не подбрасывает, но твоя ладонь на бедре удерживает на месте. ты не позволяешь сдвинуться, не позволяешь закрыться, спрятаться, остановить тебя, и мне остается только наблюдать за тем, как ты шумно дышишь. как напряжены твои руки и плечи, как прогибается красиво твоя спина, как сведены твои лопатки под острым углом, как всклокочены волосы из-за моих рваных движений, из-за попыток направлять и контролировать. время от времени ты смотришь на меня, и в такие моменты сохранять самообладание становится просто невозможным. я не стараюсь быть тихой, не сдерживаю стоны тогда, когда хочется стонать, и я знаю, что тебе это тоже нравится, потому что ты добавляешь пальцы. толкаешься одним, потом вторым, потом третьим, растягивая неторопливо узкие влажные стенки. я чувствую, насколько между ног мокро, чувствую, как буквально теку из-за тебя, чувствую, как ты слизываешь все со смаком, как пробуешь меня на вкус, как не обращаешь внимания на охватившую меня предоргазменную дрожь. ты не собираешься останавливаться, пока не доведешь дело до конца буквально, а меня так и порывает свести ноги. я бы хотела кончить на твоем члене — буду откровенной, но мы никогда не обходимся одним разом, и я прекрасно понимаю, что это, на самом деле, только начало, поэтому не сдерживаюсь. поэтому позволяю себе коротко вскрикнуть, когда волна прошибает все тело — от затылка до пальцев ног, когда оргазм накрывает, топит, оглушает меня. ты все еще внизу, ты все еще лижешь, все еще играешь с чувствительными складками, и по ощущениям между твоим языком и моими нервными окончаниями больше ничего нет, но тебе хватает настроения и сознательности даже отшучиваться. ты заговариваешь со мной вновь и поднимаешься. я не свожу ноги — сейчас на это попросту нет сил, но сил хватает отзеркалить твою сладкую довольную улыбку. — такой способ закрывать твой рот мне нравится еще больше, — потому что это и правда приятнее поцелуев. потому что мне нравится стоять на коленях перед тобой, но также нравится на коленях видеть и тебя. ты нависаешь сверху, и мои руки сходу находят место. я обнимаю тебя за плечи, оглаживаю крепкую спину, потом — ключицы, грудь, живот, предплечья — вдоль мышц, вдоль татуировок, вдоль выступающих от напряжения вен. на тебе давно нет рубашки, но все еще есть штаны, и я чувствую бедром, насколько сильно они тебя сдавливают, поэтому я тянусь пальцами ниже, чтобы сначала расстегнуть ремень, потом пуговицу, а потом вжикнуть ширинкой. ты шипишь сквозь зубы от облегчения, когда следом за штанами я спускаю ниже и резинку трусов — высвобожденный налитый кровью член бьется о живот, мажет, я уверена, липкой смазкой, и я бы с удовольствием попробовала ее на вкус, но сейчас я безумно хочу тебя в себе. — сними сам, — мне не нужно объяснять, все итак понятно. ты привстаешь, чтобы раздеться окончательно, а я пользуюсь случаем, чтобы насладиться видом. ты хорош. поход в зал дает свои плоды: нет уродливых и неестественных перекаченных мышц, но есть приятный глазу рельеф, соблазнительные контуры, подтянутое тело, и я не замечаю, как пальцы левой руки накрывают в призывной ласке грудь, а пальцы правой между ног, там, где пару минут назад развлекался ты. я все еще безумно чувствительная: каждое прикосновение отдает разрядом, но от того только приятнее. ты стаскиваешь штаны и белье, а я сгибаю ноги в коленях и развожу их еще шире, в немом приглашении. диван узкий и все это не особо удобно, но я не хочу тратить время и перебираться в спальню, поэтому стараюсь умоститься, так же, как стараешься ты. твое лицо вновь на уровне моего, и я не сдерживаюсь, целую долго, медленно, мучительно лениво, не так порывисто и голодно, как ты; твои ладони на моих щеках, на моей шее, на моих руках и на моей талии, они на моих бедрах — они просто везде и сразу, потому что тебя так много, ты как лавина, сорвавшаяся с вершины горы на альпиниста, неспособного и не хотящего от нее спастись. я опускаю руки ниже, туда, где твой член зажат между тобой и мной, туда, где пунцовая головка оставляет влажный росчерк на коже, чтобы сжать совсем не ласково, чтобы обхватить кольцом из пальцев, чтобы двинуть на пробу вверх-вниз: интересно, ты кончишь так же быстро, как и я? — не хочу больше тянуть, — я призывно толкаюсь бедрами на встречу, прижимаюсь к твоему паху, веду головкой от клитора, меж складок, к входу, а потом обратно, вверх, дразня и тебя, и меня, чувствуя нарастающее напряжение. еще раз вниз, еще раз вверх, еще раз — а потом внутрь, медленно, уверенно, неторопливо, так, чтобы прочувствовать каждый твой сантиметр, так, чтобы не позволить себе молчать, так, чтобы стонать сквозь приоткрытые губы прямиком в твой рот, чтобы ты знал, видел, чувствовал, насколько мне хорошо. насколько мне приятно. насколько я тебя люблю.