[indent] оказывается, это больно — осознавать, что человек, которого ты любишь; что человек, от которого у тебя нет тайн; что человек, с которым планируешь связать свою жизнь, тебе не доверяет. оказывается это ранит страшнее любого острого слова, жеста, действия; оказывается «недоговаривать», «умалчивать», «скрывать» — это не лучше, чем упрекнуть, это не лучше, чем соврать — это как будто бы даже одно и то же. мне казалось, что двух лет достаточно. что сделанное предложение служит сигналом полной и безоговорочной отдачи, что это знак равенства и значимости в отношениях, но я, видимо, ошиблась, потому что ты так не считал. потому что тебе этого было недостаточно, и ты продолжал хранить свои секреты. и знаешь, я бы, наверное, не расстраивалась так сильно, если бы это были только твои тайны, но ты молчал о том, что касалось нас обоих, решив было, что имеешь полное право распоряжаться этим единолично.
[indent] оказывается, это больно — быть единственной, кто не знал. кто жил так, как будто все в порядке, когда чужая жизнь претерпевала сложности, когда все сыпалось из чужих рук, когда глаза не смыкались даже ночью, когда верила этому простому и привычному «все в порядке», когда в порядке ничего не было. ты и не представляешь, какой дурой я себя ощущала, когда вика невинно поинтересовалась, все ли в норме, а я спросила, почему она спрашивает. она удивилась. хотела было сжать язык за зубами, но было поздно. хотела сменить тему, но я уцепилась за случайно брошенные слова и не позволила ей увильнуть, и ей пришлось, опустив плечи, отвлечься от чашки своего кофе и сжать меж пальцев салфетку. она попросила не переживать и это практически вывело меня из себя: я не могла не переживать, когда речь заходила о тебе и о том, чего я не знала. она промокнула губы той салфеткой, что сминала в пальцах. оставила на ней отпечатки своей губной помады, перевернула телефон экраном вниз, чтобы не отвлекаться (я видела несколько всплывающих уведомлений; видела, что все они от артура — наверное, интересовался тем, когда она освободится, чтобы забрать и подвезти до дома. они еще не успели съехаться, но проводили все время вместе, и общее жилье оставалось лишь вопросом времени). она рассказала мало — столько, сколько знала от своего парня (твоего друга в первую очередь, разумеется), но этого хватило. какая-то досадная ошибка, какой-то проеб в проекте — даже не твоем, а егора, который он оставил перед тем, как умотать в грузию со своей подружкой; одной мелочи хватило, чтобы косяк превратился в настоящую предновогоднюю катастрофу, ведь разрулить ее пытались абсолютно все. и ты, и егор, и артур, и каждый, кто был причастен или не причастен из вашей компании. вика поделилась: в эти со своим бойфи она практически не виделась. он пропадал в офисе, и тоже самое делали остальные парни. и здесь можно порадоваться. оценить масштабы вашей дружбы, преданность друг другу, готовность всегда прийти на выручку, и я бы обязательно это оценила, и вика бы оценила тоже, но тогда она даже не смотрела на меня. она поняла сразу, что взболтнула лишнего. поняла, что я не знаю абсолютно ничего из того, о чем она неторопливо и неуклюже рассказывает, пытаясь подбирать слова, и вероятно чувствует себя за это виноватой. кончики ее ушей краснеют, венка на лбу выступает сильнее, чем обычно, от напряжения, и я накрываю ее ладонь своей, чтобы успокоить. она ведь не причем. она понятия не имела о том, как вести себя со мной; она была уверена, что я в курсе — ведь я должна была быть в курсе, и она растерялась не меньше, чем я. «наверное у тимура была своя причина не говорить. уверена, он бы сделал это рано или поздно. может не хотел, чтобы ты переживала?» — она пыталась тебя оправдать, когда поняла, что я не злюсь на нее, но это было не к месту. я говорю ей об этом. даже умудряюсь выдавить из себя улыбку. она улыбается тоже. осторожно, аккуратно, практически боязно, и повисшую между нами неловкую тишину прерывает звонок ее телефона. она отвечает мгновенно, убавляет громкость в динамиках, но я успеваю услышать голос артура в трубке. вика улыбается шире, и теперь улыбается совершенно иначе: ее лицо светлеет, ее глаза щурятся, она поправляет волосы, словно он может увидеть ее сейчас, а потом кидает на меня еще один робкий взгляд и спрашивает, нужно ли меня подвезти или ты заедешь за мной. я отказываюсь без уточнений. ты должен был заехать после работы, но сейчас я меньше всего хочу оказываться с тобой в ограниченном пространстве. мне нужно время. нужно утрясти полученную информацию, нужно разложить ее по полочками и хотя бы попытаться взять себя в руки, поэтому я дожидаюсь, пока вика сядет в салон новой тачки — артуру удалось сменить машину, наконец, — а потом ловлю такси, даже не открывая приложение яндекса.
[indent] оказывается, это больно — игнорировать твои сообщения и звонки, игнорировать твой голос, когда ты стоишь у чужой двери в чужую квартиру и практически умоляешь вику тебя впустить или позвать меня, а я все слышу, но поделать ничего не могу. я только кручу помолвочное кольцо на безымянном пальце, не решаясь его снять. не совру: сначала, в пылу ярости, смешанной один к одному с обидной, хотелось. хотелось снять, швырнуть в тебя, высказать больше, чем стоило, но не смогла. не было во мне ни ненависти, ни злости, одно лишь только непонимание и вопрос: почему. почему ты поступаешь так со мной? почему не доверяешь мне? почему делишься со всеми, кроме меня, как будто я не пойму, не поддержу, не стану твоим спасением? неужели ты и правда считаешь, что я с тобой ради этих сраных денег? ради подарков, цветов, подачек, путешествий и исполнения моих хотелок? неужели думаешь, будто я с тобой только пока ты способен тянуть меня материально, не позволяя мне работать? не позволяя мне нуждаться хоть в чем-то? неужели я в твоих глазах такая же меркантильная, как мои родители, и неужели веришь, что узнай я о твоих трудностях — тут же собрала бы шмотки и ушла? справедливости ради — я и ушла. но по другой причине. и это немного забавно. я никогда не была обидчивой. не воспринимала чужие оскорбления, когда училась в школе и была той еще задирой, не реагировала на чужие не самые приятные поступки, когда училась в универе, не принимала на свой счет ничего из того, что мне не нравилось или было неприятно, и умудрилась с самого детства отрастить толстую и практически непробиваемую кожу. во многом это была заслуга моих родителей. осуждение, чрезмерная требовательность, жесткий контроль — я с облегчением пташкой выпорхнула из отчего дома с исполнением восемнадцати лет. избавилась от давления матери, от третирования папы, от их попыток за меня решить, как мне жить, кого любить и с кем дружить. я сменила питер на москву без сожалений. новый город, новая обстановка, новые друзья. все чужое, все другое, даже воздух. из старого со мной осталась только лера, любимица своих родителей (ей было не понять меня, мне — ее, но мы сдружились едва ли не в песочнице и сцепились так, что нас невозможно было разнять тогда, невозможно и сейчас). она видела меня во всех моих состояниях. видела очарованной новыми открытиями, видела влюбленной безумно, видела незаинтересованной после расставания, видела отчаянной, видела счастливой, видела абсолютно свободной, видела неунывающей, видела мечтательной, видела разбитой, но никогда — обиженной, словно все то, что могло царапнуть до глубины души, проходило мимо. и этим мы с ней были не похожи: лера подпускала людей быстро и легко. раскидывала руки широко, приглашая в объятия, показывала свое безумно красивое и хрупкое сердце и делала вид, что ей не больно, когда мужчины превращали его в месиво друг после друга, обещая никогда не делать больно. лера не теряла веры и подпускала сначала одного, потом другого; делилась сокровенными мыслями даже с теми, кто мог только лишь постель ее разделить, и ее не смущало то, что ее могут принять за легкомысленную дурочку. ее внешность не сходилась с тем, какой она оказывалась на самом деле, и парни летели на нее, как на огонь, ослепленные дерзкой улыбкой, мягкостью длинных волос и нежностью во взгляде. она ошибалась раз за разом, пытаясь найти такого, который полюбит ее, как тот мальчишка — даже не одноклассник, и у нее не получалось. она не отчаивалась, хотя я на нее месте давно бы уже отпустила руки и, наверное, не пыталась бы построить отношения хоть с кем-то, если бы в моей жизни не появился ты. улыбчивый, до безобразия хорошенький восточный принц. ты повелся на мою красоту, я — на твои слова, на твою щедрость, на то, как быстро и сильно ты запал. ты пригласил потанцевать, но не касался практически руками. не позволял себе лапать грязно, не задевал грудь или задницу, не опускал взгляд ниже моих губ, не притирался пахом и не отпускал сальные шутки или похабные комплименты, и этого было достаточно, чтобы я дала номер, а следующим вечером садилась в твою тачку. ты предложил прокатиться по ночной москве, я согласилась. ты угостил меня кофе из кофемании, я поблагодарила. ты предложил сходить на свидание, я не стала отказывать, а потом сама тебя поцеловала, царапаясь о твою густую щетину. я влюбилась. быстро, сильно, ярко. так, словно этим навыком меня заразила лера. так, словно у меня был один шанс из ста — и так оно, наверное, и было, потому что ты влюбился тоже. а потом все так завертелось, помнишь? свидания, поездки, путешествия, знакомства моих подруг с твоими друзьями, решение съехаться, встречи с родителями — мои не приняли тебя, твои не собирались мириться со мной, но нам было плевать, нам плевать до сих пор, потому что чувства никуда не делись. потому что они только крепчали, потому что разрастались, связывая нас сильнее, и если у кого-то трещало по швам, мы держались друг за друга крепче, боясь это все потерять. до этого момента я думала, что у нас получается. сейчас я понимаю, что проебаться умудрились даже мы.

[indent] «тема мне доверяет абсолютно. а я доверяю ему. на этом ведь и строятся отношения» — мне не нравится тема, которую поднимает лера, но в последнее время ей все чаще нравится об этом говорить. она размешивает трубочкой свой коктейль, смотрит через плечо назад, туда, где егор оживленно о чем-то рассказывает ребятам. ты слушаешь его внимательно, подперев кулаком щеку, но, заметив мой взгляд, оборачиваешься и улыбаешься, поднимаешь брови в немом вопросе, а я только качаю головой из стороны в сторону, мол, все в порядке, тигренок, все как обычно. на моем безымянном пальце красуется колечко. тонкий обруч, аккуратный камень. я разглядываю его весь вечер, потому что это лучший подарок на мой день рождения, и о большем я мечтать не могу, но не все разделяют мою радость. лера предполагает, что врут в отношениях все. и если не врешь ты, то врут тебе. я с ней не соглашаюсь, перестаю разглядывать мальчиков и возвращаю все внимание ей. меня ее слова, на самом деле, не удивляют. проблемы с доверием у нее обострились капитально. это сейчас она спокойна, я бы даже сказала, хладнокровна, но истерики, которые она закатывает, и скандалы, которые устраивают, стоят многого. лера ревнует. безумно ревнует. и я не знаю даже, чего в ней больше: любви или этой ревности. ее пальцы едва не дрожат, когда она упоминает чужое женское имя — той, которой сегодня с нами нет, но разделить ее злость у меня не получается. во-первых, егор не выглядит как изменщик. во-вторых, он не был пойман за руку или член. в-третьих, мона как будто бы правда ценит славу и их отношения, чтобы врать ему и трахаться с его лучшим другом за его спиной, но я не спорю. я пыталась разговаривать с подругой, и это оказалось бесполезным. она не готова была слушать и не хотела слышать, и я лишь радовалась, что тогда, в мой день рождения, она не собиралась устраивать шоу. но мой ответ ее не устроил. она не поверила в сказанное и только улыбнулась так, словно между нами была пропасть в десятки лет, и она была удрученная опытом женщиной, в то время как я — юной девчонкой. тогда мы и правда могли бы поспорить, и я бы с пеной у рта доказывала ей свою правоту, но мне это казалось ненужным. это ведь глупо. это ведь так неправильно. у всех бывает по-разному, и если обманывали ее, это ведь еще не значит, что обманывать будут и меня, правда ведь?
[indent] спойлер: нет, не правда. я думала, что сорокаминутной дороги домой мне хватит, чтобы собраться с мыслями. чтобы подумать и решить, что именно я тебе скажу, но я не справилась. всю дорогу я тщательно вбивала одно предложение за другим в заметки, тщетно надеясь, что это поможет упорядочить мысли, но я ошиблась. не помогло нихера, если уж быть откровенной, потому что когда ты открыл дверь своими ключами, в темной прихожей тебя уже ждала я со скрещенными на груди руками. я знала, что уйду тем вечером, что соберу вещи первой необходимости и оставлю тебя, потому что мне не хватило бы сил лечь с тобой в одну постель, не хватило бы сил отпустить эту ситуацию, дать по тормозам и оставить тяжелый разговор до самого утра. я планировала выслушать тебя изначально, хотела дать тебе шанс, но когда увидела тебя и поняла, что вика была права, что ты действительно просто не рассказывал, а не замотался, забегался, забылся, остановиться было сложно. я не хотела ругаться, серьезно. не хотела устраивать скандал, но мой голос дрожал: то ли от злости, то ли от клокочущей в груди обиды — вот оно. даже моя толстая кожа не была непробиваемой. даже сквозь мою толстую кожу у тебя был шанс пробраться гораздо глубже, туда, где за мягким жирком, где за мышцами, венами, нервными окончаниями прячется душа. не обидчивая, я вдруг впервые узнала, что это за чувство такое, и мне не понравилось. больше не понравилось только то, что это ты меня с ним познакомил. в глазах нещадно щипало. я задирала подбородок выше, не позволяя слезам собираться в уголках глаз; дышала через рот, чтобы позорно носом не шмыгать, сжимала пальцы в кулаки, чтобы не угодить в ловушку из твоих ладоней. я готова была стать воином и готова бы обороняться от тебя. защищаться перед тобой, потому что сделал мне больно. пожалуй, впервые настолько сильно, ведь ни одна из наших ссор, бывавших ранее, настолько меня не задевала. мы могли ругаться из-за моего характера, из-за моей беременности, из-за свадьбы и того, что ты сделал мне предложение только из-за залета (это было не так, мы оба понимали), но каждая из этих стычек заканчивалась быстро и ярко. слово за слово, упрек за упреком, твои пальцы на моем запястье, моя ладонь, врезающаяся в твое плечо, а потом губами в губы, грудью к груди, и вот уже обнаженные, опаленные, разгоряченные — в душе, в спальне, на диване в гостиной, у кухонного стола, на полу, на подоконнике — быстро, резко, до сорванных из-за стонов и криков глоток, до расцарапанных в кровь плеч, до смешанной слюны между ртами и смешанных выделений меж ногами; не всякий раз ты успевал достать резинки, не всякий раз мне хватало терпения их дожидаться, поэтому я позволяла тебе кончать в мой рот и проглатывала все; позволяла кончать на лицо, на грудь, на живот, на бедра и на задницу, на поясницу — а потом позволяла растирать сперму, размазывать белесые капли по коже так, будто тебе хотелось втереть их, не оставляя ничего на поверхности, чтобы по дикому, по животному пометить; мы умели мириться страстно. умели потом отмывать друг друга, ласкать и нежить, но в этот раз этого бы не произошло. мы не оказались бы без одежды друг напротив друга, потому что ты не разозлил меня, тимур. ты меня разочаровал. впервые за эти два года. сильно. до одури больно. мне не важны были причины. не важны были твои аргументы, ведь все итак было понятно. ебанные деньги портили все. ебанные деньги, на которые мне рядом с тобой было плевать. ебанные деньги, из-за которых переживал и трясся только ты. ебанные деньги и страх облажаться. именно это ты и сделал, решив, что молчание — лучший способ коммуникации со мной. решив, что ответ «я в норме» на вопрос о твоем самочувствии будет прокатывать из раза в раз.

[indent] вика меня не торопит. но просит прислушаться к тебе, не предлагает уйти. я знаю, она позволит мне остаться еще на одну ночь, если я попрошу, но я так же знаю, что каждый вечер она вынуждает себя отказывать артуру во встрече. он не знает, что я здесь: я не хочу, чтобы твои друзья знали больше, чем им положено — точно так же, как больше не позволял знать мне ты. и пусть вика прячется в кухне и говорит вполголоса, мне все равно неловко. много работы, приболела, приехала сестра, заскочили девочки — у нее много причин остаться дома, и она пробует уверенно каждую, лишая себя радости встречи с любимым. и сегодня ей придется в очередной раз его отшить, если я не соберусь; если не смогу взять себя в руки и возьмусь за решение своих проблем самостоятельно. поэтому я выхожу. обхватываю себя плечами и бездумно злюсь, стоит только поймать твой взгляд, потому что он меняется. ты выглядишь изможденным. не намного лучше, чем я, но смотришь, как побитая собака, так, словно я выгляжу паршиво, а я итак это знаю. ни прошлой, ни позапрошлой ночью мне не удалось сомкнуть глаз. вика ворочалась всю ночь и я ушла в гостиную, думая, что дело в ней. а потом поняла что дело в разрушительных мыслях, не отпускающих меня в сонное царство, и в том, что я безостановочно прикидываю варианты: что, если бы ты рассказал мне сразу? что, если бы не рассказал вообще и я узнала спустя время? все ведь сложилось бы совершенно иначе, но молчание не привело бы тебя ни к чему хорошему однозначно. ты просишь, нет — умоляешь пойти с тобой. я киваю. прячу за уши волосы, разворачиваюсь, чтобы собрать свои вещи в неразобранную до конца сумку, отмахиваюсь на тихое и робкое «даш, хотя бы выслушай его?» от вики. мне не нужны советы, я не маленькая девочка, чтобы не знать, как мне быть, и это не я допустила настолько серьезную ошибку, чтобы сейчас идти на уступки. может быть я вообще захочу вернуться домой только для того, чтобы вернуть тебе кольцо и собрать вещи окончательно? ей не знать. и тебе тоже. я спускаюсь вниз достаточно быстро. мне хватает всего десяти минут, чтобы поверх пижамы натянуть джинсы и худи, чтобы все закинуть в сумку и оставить ее на заднем сиденье твоей машины, а потом забраться вперед.
[indent] ты, к счастью, молчишь всю дорогу. я молчу тоже. но мы не можем играть в молчанку вечно, верно? и даже моя попытка сбежать в квартире не венчается успехом. ты сам кидаешь мои шмотки на диван, а потом сам меня останавливаешь осторожным касанием. не бойся, тем, кусаться я не умею. — тебе ведь даже не пятнадцать, — голос звучит сипло, и я прочищаю горло после долгого молчания, а потом говорю, сначала позволив закончить тебе, — а ты ведешь себя так, словно пацан зеленый, тимур, — никакого тем, никакого тигренок. я не пытаюсь вырвать запястье из твоей хватки, но и расстояние между нами не уменьшаю. мне как будто бы все равно. на деле — просто нет сил. ни на новую ссору, ни на новую истерику. — вот именно. мы говорили о свадьбе. прикинь, я согласилась стать твоей женой. я думала, что ближе меня у тебя никого теперь нет, потому что с тобой для меня это сработало так, но когда ты нуждался..., — я останавливаюсь, перебиваю себя же, качаю головой из стороны в сторону, — но ты нуждался даже не во мне. да, я не помогу тебе так, как твои друзья, но разве я не заслуживала знать правду? разве я просила у тебя что-то кроме честности? это блять такая мелочь, — но такая важная для тех, кто собирается стать семьей. по крайней мере, мне так казалось. это ведь единственное, чего я на самом деле хотела. чтобы между нами не было тайн. чтобы мы доверяли друг другу. чтобы могли стать опорой друг для друга, настоящей поддержкой, и плевать мне всегда было на суммы в твоем кошельке и на твоем банковском счету. плевать было на то, куда можем поедем отдыхать или где будем ужинать. плевать было на количество каратов на кольце и плевать было на то, будет оно золотым или серебряным. на все это мне было плевать, и я думала, что ясно дала это тебе понять, когда выбрала. не за материальное. а за то, какими глазами ты на меня смотришь. как улыбаешься мне. как руками тянешься. твоя душа стоило больше, чем все имущество моих предков и любого завидного жениха, которого они могли бы для меня пожелать. ты стал самой главной ценностью в моей жизни, и мне жаль, если я не смогла тебя убедить в этом за два года наших отношений; если ты до сих пор считаешь, что для меня важнее количество купюр. — ошибки бывают у всех, никто не застрахован. и мне жаль, что это случилось с тобой, тимур, но к черту свадьбу. думал, что разочаруешь меня отменой рестика или переносом церемонии? ты ошибся. ты разочаровал меня своим недоверием. это обидно. это очень обидно. и знаешь? — я позволяю тебе урезать расстояние между нами, позволяю тебе переплести наши пальцы, позволяю тебе меня поцеловать; я даже позволяю прижаться сильнее. прикинь? мы так долго этого ждали. мы так нуждались в тепле друг друга, мы строили планы на вечер моего возвращения, а потом лишились всего этого из-за твоей ошибки. из-за твоей неготовности поверить мне тогда, когда я нуждалась в этом сильнее всего. и все же я отвечаю. раскрываю губы шире, открываю рот, впускаю твой язык. не противлюсь твоим горячим касаниям, а потом, когда кислорода становится критически мало и ты выпускаешь меня из своей хватки, я заканчиваю: — я ничего не буду тебе обещать. потому что не я подорвала твое доверие. не тебе во мне сомневаться, — и это правда. ты можешь злиться на меня сейчас, можешь обижаться на мои слова, можешь считать это очередной провокацией к новой ссоре, но я все равно сильнее жмусь к твоей груди, потому что несмотря на все разногласия я все же скучала. потому что мне не хватало тепла твоего тела, когда я была дома у родителей. потому что мне не хватало твоей любви и твоей ласки, когда я вернулась к тебе, но все равно засыпала и просыпалась в одиночестве. мне не хватало этого всего, и теперь я собираюсь взять все сполна. — я тоже люблю тебя. и тоже не могу без тебя спать. и я надеюсь что это никогда не изменится, — но это зависит только от нас двоих. от наших поступков, от наших решений и от их последствий. я поднимаю руки выше. накрываю ладонями твои плечи, а потом тянусь губами к шее, чтобы поцеловать осторожно, практически невинно, чтобы задеть мочку уха кончиком носом, а потом поцеловать и ее, чтобы еще ближе к тебе, что между нами не осталось никакого расстояния. ни между нашими телами, ни между нашими сердцами.