[indent] между ног так горячо и влажно - из-за тебя, из-за твоих поцелуев, твоего низкого голоса, твоих алеющих щек, наглых рук; из-за твоей близости, из-за твоей влюбленности и из-за твоего такого откровенного желания; белье неприятно липнет, и я бы с удовольствием избавилась от трусиков прямо сейчас, веришь? стянула бы их прямо перед твоим лицом и затолкала бы в карман твоих джинс, чтобы ты думал о том, что под короткой юбкой больше ничего нет, чтобы знал, насколько я заведена и не отрывал от меня еще более пристального взгляда, но мы уже не наедине, мы не прячемся в темноте, скрываемые кованой лестницей, и взгляды многих присутствующих обращены на нас; поэтому тебе, вероятно, повезло, что ты не умеешь читать мои мысли. ты киваешь лу, здороваясь с ней, киваешь девочкам, которых так или иначе знаешь, и я не могу скрыть улыбку, когда ты становишься ближе, когда приобнимаешь за талию, когда кладешь руку на мое бедро, прижимая к своему боку, и все это так легко, так ненавязчиво, так просто и без лишней возни: мы еще не говорили о том, что мы вместе, не рассказывали толком никому, но кажется, для луизы и леона, для давида и тианы - его младшей сестры - все слишком очевидно. я говорю тебе о твоем брате, и ты наклоняешься, чтобы разница в росте не съела неразборчивые слова, киваешь и отвечаешь тут же: я улыбаюсь. кажется, давид не меняется абсолютно. - у тебя нет ни одной татуировки, марк. если ты набьешь что-то в честь меня, - я морщу нос, потому что представляю, насколько несуразно это будет выглядеть на твоем теле, - это не будет романтичным. такое и правда пойдет давиду, пойдет леону - потому что их кожа уже исписана, потому что они начали пачкаться в чернилах намного раньше, гораздо раньше, и это было сделано не ради возможности кого-то впечатлить, кому-то угодить или кого-то порадовать; любая татуировка - абсолютно всегда, как мне кажется - это знак. символ. эмоциональный отклик на какое-то событие. между нами с тобой, как ни крути, положительных событий мало. полосы, черные и белые, чередуются между собой ровно пропорциональна; сменяют друга друга, будто на шкуре африканской зебры, и мне кажется, что наши ссоры, недомолвки и обиды мы запомнили гораздо сильнее, четче и ярче, чем дни, проведенные в штиле. по крайней мере я; возможно, это связано с тем, что я не всегда была откровенной с тобой; не всегда позволяла тебе заглянуть в самое нутро; не хотела, чтобы ты измазался в той грязи, из которой мне никогда не удастся выбраться. знаешь, я не скажу тебе об этом, но, милый, часть меня хотела, чтобы ты так и не написал мне. чтобы перестал появляться в сети, чтобы блокнул и удалил мой номер, чтобы сказал, на крайний случай, что не сможешь меня простить и не сможешь смириться с моей недоговоренностью; часть меня хотела, чтобы ты отказался от меня и от попыток починить то, что ремонту не подлежит; часть меня готовилась к этому, и это страшно, потому что такой поворот событий я считала правильным. поэтому я написала луизе, когда вернулась домой. не для того, чтобы она приободрила меня. не для того, чтобы убеждала в обратном. не для того, чтобы говорила о том, как сильно ты любишь меня, а чтобы помочь мне смириться с простой правдой, с чистой прописной истиной: счастливых финалов удостоены не все. я бы справилась. ты тоже. смог бы сконцентрироваться на гонках, вернул бы себе былую форму, выигрывал в каждом заезде, не пропуская ни один поул и лидировал бы не только в командном, но и личностном первенстве. я бы продолжала писать статьи, ездить из страны в страну, но не искала бы повода встретиться с тобой, чтобы взять интервью; не следила бы за красным болидом из паддока; не ждала бы у бокса; не встречала бы в комнате отдыха, ломая от волнения пальцы. мы бы разошлись и делали вид, что не пытались начать сначала. что не пытались склеить обломки разбитых сердец, перебирая неподходящие кусочки, потому что разобрать, где чье, было бы невозможно. ты бы нашел девчонку, чтобы поддерживать образ хорошего парня, умеющего побеждать не только на трассе, и ее бы, возможно, сравнивали со мной; с тем, каких результатов добивался ты тогда и с тем, каких добиваешься, поддерживаемый ею. никто бы не сомневался в твоей искренности, никто бы не подозревал ее в попытке раскрутиться за счет твоего имени и отношений с тобой, и возможно, возможно ее бы точно так же хорошо приняла бы твоя семья, когда ты проникнешься к ней чувствами и приведешь на ужин; она понравится твоей сестре и твоему брату; она найдет общий язык с твоими родителями и друзьями; она будет мечтать о будущем с тобой - о том, о чем я не хотела даже говорить лишний раз, и ты наконец обретешь счастье. согласись, марк, это правильно. так должно быть. ты не должен цепляться за чувства, за воспоминания, за любовь - она не делает тебя счастливой. я не делаю тебя счастливой, и я знаю это лучше, чем кто бы то ни было. мы с тобой хотим разного. всегда хотели. и мне хватает смелости это признавать.

[indent] я ненавижу свои слабости. и еще больше ненавижу эти слабости демонстрировать. отвращение поднимается к горлу горькой волной, стоит только представить сожаление или сочувствие в чьих-то глазах, услышать в чьем-то голосе. поэтому я продолжаю оставаться требовательной к себе; не к остальным, даже, и от этого страдаю, ведь не знаю, что такое избирательность. одиночестве в детстве и юности заставили меня настолько сильно истосковаться по человеческим чувствам и эмоциям, что я приняла за чистую монету любое проявление хорошего отношения ко мне, а потому раз за разом обжигалась; а потом верила не тем и не тем позволяла использовать выживающую каждый раз наивность. мне бы замкнуться, закрыться окончательно и сконцентрироваться только на себе, но не получается; душа, разлагающаяся на дне, во тьме, отчаянно тянется к свету и этот свет находит лишь в тебе. наверное, поэтому другая часть меня так сильно надеялась получить ответ. так сильно хотела однажды услышать твой голос или увидеть на заблокированном экране телефона сообщение от тебя. ты ведь всегда относился ко мне как к равной. уважал мои границы, мое мнение, мои решения. мирился с моими словами и позволял мне многое, если не все. ты не пытался удержать меня рядом и посадить на привязь, не пытался запереть, как собственность и ничего от меня не требовал. ты, казалось, наслаждался ровном тем, что я могла тебе дать, но потом что-то изменилось. что-то щелкнуло, перемкнуло, замкнуло. что-то треснуло, и этот звук стал нашей последней, лебединой, песнью; тебе хотелось серьезности. я не понимала, что ты имеешь в виду. мы ходили на свидания, проводили время вместе, занимались любовью и спали в одной постели - разве этого недостаточно? но ты хотел иного. хотел семью. хотел узаконивание отношений. хотел детей. то, чего я так тщательно избегала и остерегалась. то, к чему я, я была уверена, не была пригодна. я не собиралась тебе объяснять. не сомневалась в том, что ты поймешь, но так же знала: ты не сможешь спрятать эмоций. не сможешь не разозлиться на моих родителей. попытаешься тут же сделать все, чтобы облегчить мои переживания, и я не хотела этого. я ни разу не позволила себе расплакаться перед тобой. ни разу не позволила разрыдаться и увидеть мои слезы. даже когда мы ужинали вместе в последний раз, принимая решение о расставании, я сумела сдержаться. мне удалось сохранить относительное спокойствие и тогда, когда я все же раскрыла перед тобой все карты и рассказала о всех своих секретах, как бы ни было тяжело, я держалась, кусая щеки изнутри и думая о том, что не могу позволить себе такую роскошь, как слабость. ты должен был меня понимать. ты ведь тоже был таким. никогда не говорил о том, что тебя тревожит и всегда переводил тему. привык брать на себя слишком много ответственности и не всегда справлялся с этой ношей, а потом карал, наказывал, осуждал. будто тоже не мог до конца мне довериться, и я бы спрашивала тебя, почему, но понимала: ты имеешь на этой право. даже больше, чем я. однако, марк, та, другая часть, которая надеялась, что еще ничего не кончено, не позволяла мне впасть в уныние и отчаяние. то ли она была гораздо сильнее, то ли я больше цеплялась за нее, но мне, кажется, повезло? потому что ты написал. тебе потребовалось чуть больше недели, чтобы обдумать все и взвесить каждое решение; чтобы ворваться в мой день, как ни в чем не бывало и сказать, что все в порядке. и это забавно, потому что именно тогда я не смогла сдержаться. ты скинул фотку лео, а потом короткое видео с вашей утренней прогулки. он лез к тебе в лицо, норовил вылизать щеки и подбородок, целился в губы, игнорировал камеру телефона, а ты смеялся, низко, бархатно, уворачивался от него, но не отводил в сторону взгляд и будто смотрел через экран прямиком на меня; ты говорил о том, что малыш скучает, о том, что он хорошо питается и много отдыхает; говорил о том, что давид планирует организовать мальчишник самостоятельно и напомнил, что лу все еще хочет видеть меня на своей свадьбе, а потом - потом ты сказал, что скучаешь тоже, что любишь - все еще - и это уничтожило меня. я пересматривала это видео раз за разом, не силясь ответить на твое сообщение. ты набирал мой номер и звонил, но я не отвечала; не могла принять вызов, не могла заговорить с тобой дрожащим голосом, не могла захлебываться воздухом в динамик телефона. ты, наверное, все понял. я рассчитывала на это. мне казалось, что я не смогу успокоиться, веришь? к счастью, я уже была дома и готовилась ко сну. погода стояла просто отвратительная. дождь хлестал по окнам с звериной жестокостью, ветер завывал волком, и квартира словно промерзла насквозь. выпив горячего чая, я забралась под одеяло в теплой пижаме и носках. смотрела на твое лицо, слушала твой голос и зажимала рот рукой: никто не мог услышать меня, никого не было поблизости, но я все равно - даже тогда, продолжала бояться, продолжала стыдиться собственной слабости, и так и уснула, удерживая второй рукой успевший разрядиться телефон. утро я встретила заплаканной и опухшей. не помогли ни маски, ни пробежка, ни холодный душ. но уже было все равно. сообщения от тебя посыпались одно за другим, когда я подключила телефон к зарядке, и каждое из них вырисовывало на моем лице улыбку. робкую, нежную, абсолютно влюбленную. и я расслабилась. веришь, марк? по-настоящему расслабилась. и позволила себе забыть, позволила отпустить ситуацию. если ты все еще любишь меня, если тебе плевать на мое прошлое, если ты готов ждать меня - я попробую. я буду стараться ради тебя. и я уже это делаю.

[indent] ты все еще смотришь на меня, улыбаешься абсолютно влюбленно, и я отвечаю тем же. а потом отвожу руку в сторону и немного приподнимаю край топа, совсем слегка оголяя грудь; ты опускаешь взгляд ниже, смотришь на меня с удивлением и тяжело выдыхаешь, а потом выражение твоего лица меняется, твои губы слегка дрожат, и улыбка становится шире, когда вырисовывается понимание. под светом софитов видно не четко, потому что рисунок совсем свежий, я только недавно перестала обрабатывать этот участок кожи и носить пленку, но рассмотреть можно. - ты ведь молния. молния маккуин, - я говорю тихо; почему-то знаю, что ты все равно услышишь; ты киваешь заторможенно, а потом позволяешь пальцам коснуться татуировки. обводишь контур осторожно, и я легко вздрагиваю от щекотки - бить было неприятно, но смотрится классно, а еще это место не всегда видно под одеждой, и его выбор, максимально близко к сердцу, казался мне правильным, поэтому я продолжаю; - а я тучка. твоя тучка, и я подумала, что тебе понравится, - я пожимаю плечами, совсем как ты недавно. это весело. то, как не сговариваясь практически, мы с давидом хвастаемся татуировками перед людьми, которых любим; вот, о чем я говорила тебе. это воспринимается иначе. не как какой-то вызов. не как какой-то всплеск, какая-то эмоция, какая-то игра. это более глубоко; это не прихоть, не вольность, не баловство. это, по сути, символ, это признание, лишенное слов, ведь их порой так сложно подобрать, и ты знаешь: у меня с этим, если дело касается не работы, а чего-то иного, порой бывают проблемы. ты продолжаешь улыбаться; ты выглядишь таким счастливым, что мое сердце замирает от восторга; - на самом деле, у меня есть еще кое-что для тебя, - я отпускаю ткань, и тебе приходится убрать руку, чтобы топ скрыл оголенный участок груди; моя ладонь опускается ниже, задирает немного подол юбки, и я замечаю, как твои брови удивленно ползут вверх, - но я не стану показывать это здесь. слишком много взглядов, понимаешь? - потому что чтобы показать тебе второй рисунок, мне на самом деле придется избавиться еще и от белья, открывая доступ к тазобедренной косточке. там, в ту же пресловутую молнию, превращаются твои инициалы. догадаться сложно, если не знаешь имени и смысла, но я уверена, что тебе разгадать алеющий краской под кожей ребус удастся.

[indent] твои прикосновения такие невесомые, легкие, едва заметные, но одновременно такие острые, знаешь? ты остаешься позади, и я не вижу тебя, но чувствую всем своим телом, всем своим естеством и всей душой, и знаешь, марк, она так рвется – рвется к тебе навстречу, рвется резво, истерично, безостановочно, словно боится, что ты можешь исчезнуть в любой момент; словно боится, что все это не навсегда, что очередная песня закончится, и тебя тоже больше не будет рядом, но один трек сменяет другой, а твои влажные губы все так же ласкают шею, все так же тревожат сердце, и я не знаю: дышать так тяжело от танцев или от твоей близости? от твоих слов? от твои однозначных, слишком откровенных действий? знаешь, мне не приходится сомневаться: если бы здесь были только мы, если бы ни камер, ни людей вокруг – ты бы не сдерживался, и твои руки, пробирающиеся под короткую юбку осторожно, не вылезали бы из-под нее, твои губы не отрывались бы от моих губ, а я бы уже торопливо расстегивала пуговицу и молнию на твоих джинсах; но мы не одни, и осторожность все еще на первом месте. только потом все остальное. но мне нравится. нравится эта потенциальная возможность быть пойманными, застанными врасплох, есть в этом что-то безумно соблазнительное, тебе так не кажется? потому что мне – да. я позволяю тебе все это, расслабляясь в твоих руках, растекаясь подтаявшим под горячим солнцем сливочным маслом. откидываюсь на твою широкую грудь, головой – на твое крепкое покатое плечо, бедрами к твоим бедрам; мы продолжаем двигаться, лениво переступая и покачиваясь, наслаждаясь тем временем, что есть у нас до утра; наслаждаясь этим моментом, когда нам не нужно думать о прошлом или будущем, когда мы не сожалеем, не спорим и не ругаемся, когда мы просто плывем по течению, не пытаясь его, как обычно, обогнать. и этого достаточно. я чувствую, как ты притираешься пахом; чувствую, как вжимаешься в ягодицы, как дышишь тяжело – я тоже, милый, поверь, и мне интересно, как долго ты продержишься, как долго сможешь терпеть физическое возбуждение и когда сдашься, когда попросишь уйти отсюда, или, быть может, я не выдержу первая?

[indent] ты все еще целуешь; не останавливаешься, и мне так трудно не издавать звуков; так сложно не звать заполошно тебя по имени, так сложно, марк, сохранять мнимое спокойствие и делать вид, что все под контролем, потому что я ощущаю буквально, как это спокойствие рассыпается иллюзорной башней из песка. ты оставляешь в покое мою шею (надеюсь, ненадолго), и задеваешь мочку уха, толкая сережку и кусая чувствительную кожу; ты заговариваешь со мной, и я жмурюсь, закрываю глаза так крепко, что под веками пляшут цветные точки; в горле и во рту становится моментально сухо, потому что мне так хорошо с тобой сейчас, как не было хорошо за последний месяц; так хорошо, что я не хочу, чтобы это заканчивалось. я поднимаю руку и накрываю твою ладонь, гуляющую вдоль моего живота; сжимаю несильно, а потом от пальцев и острых костяшек поднимаю выше, к запястью, к предплечью, к локтю, чтобы добраться до плеча, шеи, щеки; чтобы провести невесомо от лица к затылку, запутаться в кучерявых волосах и надавить, прижимая еще ближе; ты говоришь о том, как хорошо я выгляжу, о том, какая я сексуальная, о том, что ты хочешь меня, и я все же не сдерживаюсь; полустон-полувсхлип срывается с губ в тот момент, когда ты предлагаешь уйти. когда ты толкаешься ненавязчиво вновь, когда в очередной раз даешь почувствовать, насколько ты возбужден, а потом отпускаешь, позволяя развернуться, и я киваю; медленно, но уверенно: мне нравится здесь, мне нравятся эти девочки, но ты мне нравишься еще больше (в сто крат с учетом того, что я улетаю завтра в очередной раз), и выбор становится таким простым и очевидным. теперь я могу видеть тебя, и оторваться от разглядывания твоего смуглого лица тяжело; теперь я могу видеть тебя, но между нами все такое же крохотное расстояние, я практически прижимаюсь к тебе грудью (я так хочу, чтобы ты избавил меня от этого топа, марк; ты удивишься, если я скажу тебе, что думала только о том, как ты снимешь его с меня, когда мы окажемся у тебя?), и моя ладонь оказывается на твоем плече, а вторая, тоже свободная, от груди ползет ниже; ногти царапают сквозь тонкий хлопот белой футболки, и я давлю сильнее, когда пальцы оказывается над пахом. ты замираешь и практически не дышишь, ты делаешь еще один шаг – хотя, казалось бы, куда? – навстречу, и моя рука накрывает плотную джинсу, накрывает член, давит, заставляя тебя сжать губы и шумно, практически со свистом выдохнуть; - уверен, что продержишься до дома, чемпион? – я спрашиваю без издевки; мне правда интересно, ведь мы можем найти другие варианты; например, вип-комнату на втором этаже; в одной из них сейчас давид со своей девушкой; или можем добраться до ближайшего отеля, но это рискованно. мы не заявляли о наших отношениях, и попадаться вот так, очень глупо, хочется меньше всего. ты тоже это понимаешь, поэтому соглашаешься со мной – едва ли не с вызовом, и я улыбаюсь тебе, доверяя на сто процентов. - не хочу ждать такси. сколько ты выпил? я не сяду в таком состоянии за руль, – потому что при всем опыте, я не думаю, что смогу довезти нас без происшествий, - или прогуляемся? ты выбираешь первый вариант. я, если честно, не удивлена. когда ты дергаешься в сторону главного выхода, я тебя останавливаю. мне не хочется привлекать внимание, не хочется останавливаться, чтобы прощаться с девочками, чтобы задерживаться еще на десять или пятнадцать минут; ты доверчиво шагаешь следом за мной, выходишь, когда я толкаю дверь запасного выхода от себя и тут же обходишь, чтобы взять за руку и повести к машине. мне приходится торопиться; тонкие шпильки звонко бьются об асфальт; перекрученная юбка немного сковывает движение, и я поправляю ее, прежде чем сесть в теплый салон твоего спорткара. было бы проще, если бы у тебя была четырехместная машина; я бы без раздумий села сзади, чтобы не смущать тебя, чтобы не отвлекать твое внимание от дороги, чтобы лишить соблазна лапать мои бодра или лезть - я знаю, тебе бы хватило ума и решимости - мне между ног, но выбора нет. я пристегиваюсь, складываю ладони лодочкой меж коленей и облизываюсь. ты заводишь машину, проверяешь зеркала и отъезжаешь от бордюра, объезжая мазерати давида, и все в тебе как будто меняется. это зачаровывает, знаешь? то, как ты будто в миг трезвеешь, как становишься олицетворением концентрации и внимания, как ловко справляешься с управлением, не нарушая ни одно правило дорожного движения. на одном из перекрестков твоя рука и правда тянется к моей ноге, но я упрямо мычу и отодвигаюсь подальше, потому что понимаю, что одним невинным касанием не закончится, а делать это в машине, посреди города, мне совершенно не хочется. риск засветить голую задницу в твоей незатонированной абсолютно машине мне хочется меньше всего. представь заголовки первых полос завтрашних газет. как думаешь, они будут остроумными или разоблачающими? кто-нибудь обязательно решит, что ты снял девчонку в ночном клубе и решил трахнуть ее, не доезжая до отеля; кто-то узнает меня и напишет о том, что причина твоего решения давать интервью только мне прячется между моих ног; согласись, что ничего из этого даже приближенно не звучит круто, а? загорается зеленый, и ты не настаиваешь. удивительно, как хорошо сдерживаемся мы оба. ты съезжаешь с главной дороги и срезаешь путь; я не узнаю улочки, не узнаю дома, не узнаю районы, но забор вокруг твоего дома узнаю моментально. автоматические ворота с тихим шелестом закрываются за нами, когда ты останавливаешься около гаража; я выхожу из машины первая; обхожу ее кругом, даже не глядя на тебя через лобовое стекло; открываю входную дверь и включаю свет: это все, что я успеваю сделать, потому что ты тут же прижимаешься сзади, и сейчас ты совершенно не пытаешься держать себя в руках. все как будто повторяется на увеличенной скорости. ты шумно дышишь; отодвигаешь волосы, перекидываешь их через плечо и целуешь в шею; твои ладони на моем живот - прижимают к тебе крепче, сильнее, ближе, и мне приходится даже немного наклониться вперед под твоим напором. ладони тут же расходятся: одна идет ниже и опускается на бедро, вторая двигается выше и сжимает грудь; я чувствую, как топ задирается, как ты касаешься оголенной кожи, и от этого практически прошибает током; мы все еще в прихожей, мои каблуки противно скользят по каменному полу, скрипят, и это заставляет нас обоих замереть на месте. я замечаю наше отражение в широком и высоком зеркале: то, какие мы оба перевозбужденные, всклокоченные, ошарашенные, и меня пробивает на смех; я не сдерживаюсь, и ты не сдерживаешься тоже - мы как подростки, марк. как две малолетки, впервые оказавшиеся дома без родителей и впервые имеющие возможность заняться сексом, а не петтингом на заднем сидении тачки. я разворачиваюсь к тебе лицом, только чтобы обнять, только чтобы прижаться к твоей груди, только чтобы уткнуться лицом в твое плечо и просмеяться, как следует. я слышу, как бьется твое сердце, гулко, мерно, но не монотонно; слышу твое сбитое дыхание, слышу запах твоего тела, и от этого становится так хорошо. и сразу - не до смеха. я чуть откидываю голову назад, смотрю на тебя, и даже улыбка сползает с губ. потому что ты такой красивый. ты такой чудесный, марк, такой очаровательный. ты такой идеальный, веришь? и теперь уже не сдерживаюсь я. мои ладони на твоих щеках, мои губы - на твоих губах. я пристаю к тебе с поцелуем голодным, жадным, громким; нет места  и времени для нежности, сентиментальности и слабости; я хочу тебя, хочу безумно, и этой ночью я собираюсь получить от тебя все. этой ночью я собираюсь все тебе отдать.