[indent] тихий рокот двигателя разбавляет практически полуночную тишину - только из-за высокого забота, обвитого густо плющом, слышатся приглушенно голоса, музыка и чей-то громкий раскатистый смех; не слышно даже сверчков, но зато видно: их маленькие тельца, бликующие теплым желтым, прячутся в мягкой, наверняка влажной зелени, и огоньки образуют причудливый узор, похожие на гирлянды, сверкающие вдали. на улице темно. искусственный свет освещает всю улицу. фонарные столбы выстроились в ровный длинный ряд, и светодиодные лампы отбрасывают блики на асфальтированный участок дороги, плавно переходящий в грунт. я откидываюсь на обитую красной кожей - так вульгарно - спинку нового автомобиля, того самого раритетного кабриолета, на который облизывался пару месяцев и который смог выбить в личное пользование даже не ради рекламы, а ради собственного удовольствия и удовлетворения: сезон подходит к концу, большая часть гоночных уикендов прошла, и лидирование с отрывком в десятки очков от соперников внушает уверенность в собственном успехе и успехе команды, а это значит, что немного свои условия и хотелки я могу диктовать и самостоятельно. телефон, валяющийся на соседнем сиденье, призывно вибрирует; экран загорается выплывающими окошками уведомлений, одним за другим, и не успевает погаснуть вновь, разблокированный практически сразу. я убавляю музыку на минимум, включаю ближний свет и оглядываюсь: тебя пока не видно, но ты пишешь, что уже идешь, и было бы славно помочь тебе найти машину сразу, а не заставлять бродить по парковке в поисках подходящей. мы виделись утром, когда я подвозил тебя к небольшой церкви, у которой собирались прибывающие к началу церемонии гости, но выпускать тебя из тачки категорически не хотелось, потому что ты всегда была красавицей и выглядела отпадно, но сегодняшний твой образ легко мог свести с ума не только меня, но и какого-нибудь дружка жениха твоей сестры. не то, чтобы я в тебе сомневался: наоборот. недоверия к парням всегда больше, чем к девушкам, потому что обычно как раз-таки они позволяют себе распускать руки, а я не настолько близок с твоей семьей - читай, с твоим дражайшим братом, чтобы заявляться на чужой праздник жизни с тобой под ручку. справедливости ради, это испортило бы не только настроение марка: этот сезон был для него откровенно паршивым, наверное, худшим за всю его карьеру и вызывающим вопросы не только у журналистов и спортивных экспертов, но и у руководства его команды, поэтому раздражать его и драконить, улыбаясь во все тридцать два тебе одной, не входило в мои планы. ты это мнение разделяла с охотой. вероятно, понимала, что ни к чему хорошему это не приведет, а потому выдохнула с облегчением, когда я сказал, что итак не смог бы к тебе присоединиться. при всем желании (которого, на самом деле, не было). но сейчас, когда я тебя замечаю, мое мнение меняется. ты оглядываешься по сторонам, переминаешься с ноги на ногу, удерживаясь на высоких каблуках и ловко балансируя на щебне, смотришь в экран своего телефона, удерживаемого одной рукой, потому что во второй - я не сдерживаю короткого смешка и теплой улыбки - тарелка с тарталетками, от которых ты была без ума и которые обещала вынести мне. через твое плечо перекинут тонкий ремешок небольшой сумки, и я выхожу из машины, чтобы помочь тебе и тебя встретить. ты хлопок дверцы ты реагируешь сразу, и мне не нужно даже делать нескольких шагов; ты торопливо шагаешь навстречу и останавливаешься, только когда между нами всего десяток сантиметров. я прячу руки в карманы белых штанов умышленно; позволяю себе откровенно рассматривать тебя с ног - начиная идеальным педикюром, продолжая круглыми ровными коленками, мягкими пышными бедрами, подчеркнутой талией и спрятанной грудью, покатыми плечами и длинной шеей - и заканчивая хорошеньким сияющим личиком. на твоих губах сохранилась даже помада, которой ты старательно заполняла контур перед выходом из моей квартиры - так уж вышло, что в течение последних пары недель она уже стала нашей, потому что больше твоей, потому что ближе к центру и потому что светлее - главный критерий по твоим словам (разумеется я понимал, что ты согласился только лишь из желания чаще быть вместе, а не из-за возможности пользоваться всеми остальными благами, которые были доступны и тебе самой благодаря плотному кошельку твоего папаши), и я почему-то уверен, что перед тем, как выйти за территорию загородного комплекса, ты минут пятнадцать пялилась в зеркальце, чтобы убедиться, что выглядишь на все сто. ты смотришь на меня снизу вверх: высока каблуков урезала разницу в росте, но не убила ее совсем, и это меня забавляет, потому что в моих глазах ты все такая же кроха, на которую я без сожалений запал несколько месяцев назад. ты смотришь с выжиданием из-под густо накрашенных ресниц. твои щеки, подчеркнутые румянами, хочется расцеловать, но полные губы, старательно сжатые в попытке спрятать полу-улыбку, поцеловать хочется больше, и я не отказываю тебе в этом. ты все еще удерживаешь в руках телефон и тарелочку; моя рука - одна из - все еще в кармане, но вторая уже поддерживает твою ладонь, чтобы стащенные тарталетки не свалились к нашим ногам; ты призывно приоткрываешь рот по ставшей старой привычке, когда я наклоняюсь ниже и еще сильнее сокращаю расстояние между нашими лицами; от тебя все еще пахнет легкими духами, но теперь к ним примешался запах красного полусладкого вина; ты прикрываешь глаза, сглатываешь, и я буквально могу услышать, как замедляется ритм твоего сердцебиения, прежде чем я позволяю себе прижаться губами к твоим губам; прежде чем позволяю себе смять их в неторопливом и совершенно целомудренном поцелуе, прежде чем кусаю легко нижнюю губу, заставляя тебя открыть рот шире и провоцируя толкнуться влажным языком навстречу. ты тихо мычишь, чуть дергаешься, делая еще один шаг, и я останавливаюсь только после этого ради одного: если мы не сбавим обороты сейчас, остановиться будет уже поздно, потому что и вторая моя рука тоже больше не в кармане штанов; она вполне себе уверенно лежит на пояснице; пальцы касаются недвусмысленно округлых ягодиц, сжимают сквозь ткань платья и трусиков - я знаю, что кроме них на тебе больше нет белья, и это заставляет хватку стать чуть более агрессивной, провокационной и жадной. ты дергаешься вновь, вновь мычишь, а потом останавливаешься и облизываешься. язык задевает и мои губы тоже, и нет ничего более горячего, чем этот короткий жест; ты улыбаешься, ты больше не смотришь в мои глаза, но продолжаешь меня рассматривать, и я с неохотой отступаю. - садись в машину, кроха.

[indent] я забираю тарелку из твоих рук, обхожу двуместный кабриолет первым и открываю тебе дверь. ты послушно усаживаешься на сиденье, предварительно сдвинув мой телефон в сторону, и только после этого я позволяю себе занять водительское кресло. тарелка откровенно мешается и мне немного смешно от того, как небольшая и несерьезная шутка превратилась в твое обещание меня накормить: я не ерничаю только от того, что это - проявление твоей заботы. немного, может, глупое; немного, может, детское, но безумно милое и заставляющее тепло сжиматься тугими кольцами где-то в области брюшины. ты наблюдаешь за тем, как я устраиваюсь поудобнее, сама ерзаешь на сиденье, поворачиваешься ко мне полубоком и цепляешь пальцами корзинку из теста, заполненную сливочным сыром и перекрученной креветкой, чтобы тут же прислонить ее к моим губам, растянутым в улыбке. - серьезно, саммер? - я спрашиваю, не сдерживаясь, и ты киваешь вполне очевидно; твое игривое настроение заполняет суженную атмосферу между нами. я открываю рот и позволяю тебе кормить меня с руки, поддерживая ладонь под подбородком, чтобы никто из нас не накрошил. это очаровательно. просто безумно трогательно; я жую, не отводя от тебя взгляда, а ты терпеливо ждешь, прежде чем подхватить вторую и проделать тоже самое. они и правда оказываются очень вкусными, но не такими вкусными, как твои губы, например, или твои щеки, или покрытая алым румянцем от моих настойчивых ласк небольшая грудь, или мягкий животик и ляжки, или то, что скрывается между ними, под кружевом белья, подобранного старательно для приятного томного вечера. и я бы сказал тебе об этом непременно прямо сейчас, да вот только смущать тебя сейчас хочется меньше всего. через одну тарталетку, скормленную мне, ты и сама съедаешь парочку, расстроенная тем, что закуску нечем заесть. я и правда замечаю твое напряжение. оно пробивается сквозь подрагивающие пальцы, сквозь опущенные уголки губ, сквозь блеск в твоих глазах, и понять в чем дело вот так вот, просто так, не получается. я убираю пустую тарелку в сторону; завожу руку назад и оставляю ее между задней стенкой багажника и спинкой твоего сиденья, чтобы потом не забыть убрать и чтобы она не мешалась под ногами. складываешь ладони лодочкой и прячешь их между колен, позволяя задравшейся ткани блестящего платья оголить смуглые бедра. мои пальцы ложатся как раз там, где край подола складывается волной. сжимает осторожно, ненавязчиво, оглаживает бархатистую кожу, но ты, глядя на ворота, из-за которых вышла буквально минут десять назад, не реагируешь, о чем-то задумавшись. - кроха, хочешь вернуться туда? - мы договаривались, что я обязательно тебя встречу и заберу, но не обсуждали время, в которое ты захочешь уйти. я думал, что ты задержишься до конца: как минимум потому, что замуж выходит твоя старшая сестра, как максимум потому, что на этой свадьбе будет практически вся твоя родня, а тиана - и твоя родственница, и твоя лучшая подружка - даже привезла с собой своего парня, которого еще никто не видел. поэтому когда ты написала с просьбой приехать, я удивился. еще не было даже полуночи и навряд ли кто-то уже собирался уходить. разве что перед моим носом практически - стоило мне только припарковаться весьма удачно - из этих же ворот вышла парочка, о чем-то переговаривающаяся. они сели в машину сразу, не задерживаясь, и уехали. возможно, это были чьи-то друзья, возможно - твоя родня; в ночном полумраке мне не удалось разглядеть особо их лица, но они оба выглядели подавлено, практически так же, как ты сейчас, и насколько мне не изменяет память - с такими лицами люди со свадеб обычно не выходят. возможно ты хотела просто увидеться и перекинуться парой слов. возможно хотела забрать сменную обувь из моей машины, чтобы наконец разуться и избавиться от туфель, но но сейчас ты сидишь так, словно не собираешься выходить из прогретого салона, и в подтверждении моей догадки ты качаешь головой из стороны в сторону в отрицании. - хочешь уехать? домой или... еще куда-то? - ты киваешь вновь, но теперь в согласии. лодочка рушится, твоя ладонь накрывает мои пальцы и сжимает их ласково, но осторожно. моя тревожность дает первый звонок. я наклоняюсь ближе к тебе, заставляю тебя посмотреть в мои глаза, а не куда-то в сторону, и ты делаешь это сразу же, - что-то случилось? ты многозначительно поджимаешь губы, глубоко вдыхаешь, а потом также глубоко выдыхаешь. понять не сложно: у твоего подавленного настроения действительно есть причина, и мне совсем немного, совсем отчасти радостно осознавать, что причина эта не кроется во мне (как бывает иногда), а в ком-то другом. я не отрываю ладонь от твоего бедра, потому что ты цепляешься за мои пальцы своими, потому что ты сжимаешь их, потому что крутишь узкое кольцо на указательном пальце: его подарила мне ты, стащила со своего в один из вечеров и смогла накрутить на мой, рассказывая о средневековье. мол раньше принцессы и прекрасные дамы вязали платки и шарфики на плечи рыцарей на удачу и в качестве обещания: они будут ждать их из крестовых походов, чтобы забрать свое, и пусть ты не принцесса (в моем мире именно ею и являешься), а я не рыцарь, но это все же мило. удача мне правда не мешала. хоть я и не особо верил в нее и больше верил в инженеров и механиков своей команды так же, как в свой болид, но кольцо так и не снимал, даже перед сном. потому что оно напоминало мне о тебе ежесекундно, а с учетом того, что большую часть времени я проводил в других городах и странах, занимая первое место на подиуме, напоминания эти нужны были как воздух или вода. моя влюбленность для меня самого первое время была удивительна. обычно я не цеплялся за девушек, не стремился за серьезными отношениями и концентрировался только на чемпионате, уверенный в том, что мне не следует отвлекаться на все сопутствующее, но наша первая встреча все еще слишком четко живет в моих воспоминаниях. ты была в короткой белой юбке, такие обычно носят теннисистки, и в укороченной розовой зипке. ты о чем-то громко говорила с какой-то девчонкой, может подружкой, может, знакомой, может сестрой, и точно так же громко смеялась, ровно до тех пор, пока не осознала, что привлекаешь чужое внимание. ты стояла в боксе феррари и прижимала к ушам их наушники, наблюдала за болидом под номером шестнадцать и я мог бы подумать, что ты подружка марка, если бы не знал, что он не скрывает своего статуса холостяка; если бы не видел - как и другие - как он смотрит слишком пристально и слишком влюбленно на одну из журналисток. тот вечер не был исключением. он следил за ней и улыбался широко, когда она смотрела на него в ответ; когда подходила, чтобы сказать что-нибудь или спросить, или когда договаривалась с ним об интервью после его победы: почему-то она была в этом уверена, словно знала все наперед и не сомневалась в нем, и все это не порождало ответных  сомнений: между ними точно что-то было. либо слишком давно, либо только зарождалось, но это никого абсолютно не смущало, и поэтому никто внимания на них не обращал. я тоже. меня больше интересовала ты, и я, придерживая шлем подмышкой, выкрал у самого себя пару минут, чтобы познакомиться. ты не смутилась. как всегда глядела в ответ с вызовом. щурилась, прикрывая глаза ладонью от солнца на манер кепки, и когда я попросил номер - лишь рассмеялась, еще раз, еще громче, но все же обещала дать. и обещала сходить на свидание, если я выиграю. и не то, чтобы я выжимал из своего болида все только ради тебя и нашей условной договоренности, но формальный, еще не обретший материальность шанс дарил гораздо больше мотивации, чем ее было обычно. вот только когда я пришел первым к финишной черте, обогнав в последнем повороте лагарда, радости это особой не привело, потому что сцена, устроенная в паддоке, выбила почву из-под ног у всех. ты дала мне номер: наспех начиркала ручкой на салфетке, подвернувшейся под руку, и затолкала ее в карман комбинезона; все твое внимание привлекала разворачивающаяся сцена между марком, той самой журналисткой и ее, кажется, парнем; сцена ревности, злости и негодования; сцена возмущения, разбитого сердца и неминуемого конца - непонятно только, между кем и кем по итогу. тебя больше волновал твой брат, как оказалось, чем я; и я не собирался навязывать свое общество тебе тем же вечером. но это не значило, что я не напишу позже. и я написал.

[indent] а ты ответила. и все завязалось так быстро, так стремительно, так спешно; скажи, ты хоть раз сомневался в правильности всех поспешно принимаемых решений? потому что я - нет, даже когда ты закатила истерику из-за фоток с джози в инсте. я не рассказывал тебе о своей семье тогда, не говорил о сестре и даже не упоминал о ней. джози не была публичной личностью, она лишь изредка приезжала на гоночные уикенды, чтобы поддержать и подбодрить, и брала с собой своего трехлетнего малыша; я ни с кем ее обычно обсуждал, и не считал, что несколько свиданий и продолжительные переписки - повод заговорить с тобой, вот только ты так не считала и это привело к ссоре, в которой мне пришлось уступить. знаешь, саммер, это тоже удивительно: обычно я редко уступаю в силу спортивного характера. оставаться первым для меня важно не только на треке, но и в других областях и сферах моей жизни, но тогда я четко понял: ты такая же. ты не станешь терпеть и не станешь ждать, если тебя что-то смущает или тревожит; ты не будешь искать оправдания мне или себе, или ситуации; ты не будешь пытаться объяснить что-то самостоятельно и от меня объяснений тоже ждать не станешь. тебе нужно знать любую правду в режиме реального времени, и эта позиция такая чертовски правильная, что оспорить ее не представится сложным. поэтому, я сдался. я не хотел херить все на таком раннем этапе и не хотел проебывать возможность быть с тобой, и я понимал, понимал, что ты с легкостью захлопнешь дверь перед моим носом, если посчитаешь вдруг, что я не достоин ни малейшей возможности быть с тобой. ты застегнула на моей шее, а короткий двухметровый поводок я собственноручно вложил в твои руки, и винить в этом мог только себя. но я не винил. потому что мне нравилось то, как ты заставляешь меня робеть перед тобой так, как я не робел ни перед одной другой девушкой. потому что мне нравилась ты, саммер, и все остальное в моменте становилось таким неважным. твоя улыбка, твой смех, твой звонкий голос и твое мурчание, твой шепот, твои стоны, твои касания, твои движения, твое тело в одежде и без, и твои фотки, обязательно, без белья - это стало нашей маленькой традицией - они обнуляли мир, в котором я вращался, и заставили концентрироваться только на тебе; это было непривычно, а потому - особенно приятно. к нашему обоюдному счастью, тачка давно заведена. к нашему обоюдному счастью, я могу водить абсолютно в любых условиях и в любом состоянии, и мне не нужно цепляться за руль обоими руками, чтобы выехать с парковки. я трогаюсь с места неспешно, разворачиваюсь, сдавая назад, и неторопливо отъезжаю в сторону. ты продолжаешь перебирать кольцо на моем пальце, продолжаешь смотреть куда-то в сторону: то в окно, то на наши сцепленные руки, но, к счастью, не на меня: отвлекаться от плохо освещенной дороги не стоит. возможно я не соответствую твоим ожиданиям сейчас, потому перед тем, как ехать в сторону дома, я заезжаю в старбакс. несколько машин перед нами двигаются быстро, забирая заказы. карамельный фраппе для тебя и американо для меня готовятся чуть дольше. ты молчишь. все еще не говоришь о том, что тебя волнует, и эта тишина впервые не ощущается плавной, мягкой или уютной. она давит незнанием, волнением, сомнениями и отчужденностью. - саммер, детка, - я все же выуживаю занятую тобой ладонь. ты вздрагиваешь, как пташка, готовая распустить крылья и встрепенуться всеми перышками, смотришь с непониманием на меня, и я улыбаюсь тебе; я не собираюсь лишать нас обоих телесного контакта, и до того, как бариста передает стаканчики, успеваю огладить твою щеку, сжать подбородок, задеть нижнюю губу, - что тебя тревожит? ты можешь рассказать мне все, ты ведь знаешь, кроха, - ты киваешь болванчиком, опускаешь взгляд ниже, слишком громко думаешь, а потом перенимаешь стаканчик с кофе и шумно втягиваешь в себя сладкий напиток - мне нравится думать, что наши следующие поцелуи будут со вкусом карамели, потому что такая твоя помада и такой твой кофе. я тоже делаю пару глотков, ставлю свой стакан в подстаканник и возвращаю руку на руль. почему-то домой ехать не хочется. не тогда, когда ты в таком подвешенном состоянии, а я - я просто не знаю, чем тебе помочь, и я сворачиваю на главную дорогу без особой цели. еду, не имея определенного маршрута в голове или перед глазами. улицы пустые, светофоры в автоматическом режиме, и останавливаться нам не приходится, потому что пешеходов нет. ты не противишься моему желанию покататься. легкий ветер путается в твоих уложенных светлых волосах, нежит смуглую загорелую кожу, щекочет оголенные участки; ты пьешь, запивая, наконец, съеденные тарталетки, я пью, чтобы занять себя хоть чем-то в этой тишине и позволяю тебе собраться со всеми мыслями: я правда не думал, не мог даже представить, что буду забирать тебя в таком подавленном состоянии. я ожидал чего угодно: нежелания вообще ехать домой и желания закончить ночь в каком-нибудь клубе в компании подружек и сестер; стремления побыть до самого конца свадьбы и уйти с рассветом; бесконечной болтовни о том, как классно все прошло и какими красивыми все были, но ты молчишь - ты молчишь, и для меня это хуже всего, саммер, потому что я и сам не знаю, как мне начать разговор. как мне сподвигнуть тебя к словам, фразам и предложениям, и я чувствую себя таким беспомощным прямо сейчас, что самому становится тошно, веришь?