[indent] — если мама узнает что я таскаю тебе сигареты, пока ты наказан, ром, нам обоим влетит, — свободной рукой коля тянется к небольшому стулу, подпирает им дверь чтобы никто не зашел, а потом шмыгает носом и достает из внутреннего кармана куртки пачку сигарет, которую кидает мне. я спрыгиваю с края кровати и ловлю ее, кручу в руке, делая вид что мне жутко интересно читать надписи на обороте и предупреждения о том, какие болезни может вызвать эта дрянь, и следом усмехаюсь: — тебе почти двадцать два, коль. сомневаюсь что ругань мамы имеет на тебя хоть какое-то влияние. — коля пожимает плечами, неторопливым шагом направляясь к окну, чтобы приоткрыть его. с улицы в комнату лезет зимний мороз, холодным воздухом оглаживает кожу, заставляет съежиться - но это лучше, чем если мама почувствует запах сигарет, который определенно прилипнет и к одежде, и к простыням. коля закуривает первым, затягивается торопливо, выпускает дым через небольшую щель, а потом через нее же и стряхивает пепел на улицу: — ты бы о себе переживал, ром. не слишком ли часто тебе влетает от предков в последнее время? — он намеренно меняет тему, избегает прямого ответа, никогда мне не признается что не хочет расстраивать маму и искренне боится однажды разочаровать отца. впрочем, это неважно, не имеет для меня никакого значения - я знаю, что он никогда не отвернется от меня и он вытащит меня из абсолютно любых неприятностей. как непослушного щенка за шкирку выволочет из всех моих проблем, а потом раздраженно будет делать вид что не переживает. с колей так было всегда, я даже в первый раз закурил именно с ним. он позволил затянуться, мягко ударил по спине, когда я закашлялся, а потом засмеялся, сказал что мне бы не подсиживаться и не начинать. а я начал и подсел, подсознательно хотел быть похожим на него. он не был отличником, но учителя всегда его хвалили, он был отзывчивым, целеустремленным, родители считали его идеальным сыном и одобрительно кивали, когда он говорил что хочет работать в полиции. он не доставлял никогда хлопот, мастерски разбирался со всем сам и не втягивал в свои проебы родителей: мне хотелось также, но у меня не получалось. коля говорит я плохо стараюсь - может не стараюсь и вовсе? он докуривает, открывает окно чуть сильнее, чтобы затушить окурок о стену подъезда, а потом выкидывает его и отходит от окна, пропуская меня. мы меняемся местами: я щелкаю зажигалкой и закуриваю, выглядывая наружу, а коля садится на край моей кровати и цепляет книжку, которую я читал до того, как он зашел. я мотаю головой, призывая его даже не начинать этот разговор - конечно книга у меня от тебя, конечно ты настаивала на том, что мне стоит хотя бы немного почитать, чтобы не завалить экзамены по русскому. дым тяжело оседает в легких и я выталкиваю его, выдыхаю, высвобождаю, расслабленно откидывая голову чуть назад: нам правда влетит, если мама узнает. — я встретился с твоей подружкой когда шел к тебе, — коля говорит спокойно, я чувствую его взгляд аккурат меж лопаток, но я не реагирую, мычу что-то невразумительное, призывая его продолжить, — она ныкалась на детской площадке, чтобы наши предки ее не увидели, ждала пока я приду. говорила тебе прилетело из-за нее. из-за того, что ты ее прикрыл, хоть ничего и не делал. так благородно, ром, — он издает короткий смешок, а я лишь раздраженно закатываю глаза, после чего затягиваюсь еще раз, а потом повторяю за колей - тушу сигарету и выбрасываю, не закрывая окно, чтобы проветрилось еще немного. — она передала тебе батончик шоколада, но я съел его пока ехал в лифте, не обижайся, — коля достает из заднего кармана штанов мятую обертку и я невольно поворачиваюсь, цепляюсь за название - моя любимая, ты знаешь. позволяю лишь уголкам губ дрогнуть, короткая улыбка быстро испаряется, а потом я скрещиваю руки на груди и свой взгляд перевожу на своего брата, — она не моя подружка. не в том смысле, в котором ты используешь это слово. мы просто друзья, — коля сдавленно смеется, чуть наклоняет голову вбок и мотает ею, — ты сам то в это веришь, ром? это же нужно быть дураком полным, чтобы не заметить что ты на нее запал. вы иногда так смотрите друг на друга, что тошно. долго будешь отнекиваться? не боишься что станет слишком поздно? — я вздыхаю, а потом цепляю со стола первое, что попадается под руку - старый блокнот, которым кидаю в брата. он ловко ловит его, а его улыбка становится еще шире: он знает что прав и знает, что я отрицать ничего не планирую. но и подтверждать его догадки я тоже не собираюсь. — а ты то сам, николай андреевич? делал домашку за полю, а так и не решился позвать ее на свиданку, — но он улыбается мне ответно, потому что также как и я, не пытается отречься, не притворяется, не делает вид что я не прав: удивительно, что даже разница в пять лет не стала пропастью между нами. коля съехал от нас полтора года назад, когда его взяли на стажировку. папа давал ему деньги, но за заработанное он начал снимать свое жилье, перебрался в другой район со всеми своими манатками и видеться мы стали реже. мама долгое время хандрила, говорила что без него квартира опустела и жутко злилась, когда я напоминал ей о том, что он не свалил из питера и при желании, нас отдаляет только четыре остановки метро. мы виделись гораздо реже, но мне казалось что я все еще знаю его лучше чем кто-либо еще: ветер на улице усиливается, поэтому я закрываю окно, поворачиваю ручку и задергиваю шторы, убирая все следы нашего маленького преступления: — я видел полину пару дней назад. если увижу ее еще раз, позову в кино. — коля говорит уверено, на секунду его лицо обретает серьезный вид, а потом мы слышим как входная дверь открывается и он встает, чтобы убрать стул, а потом останавливается и поворачивается ко мне: — если я сделаю это, ты тоже будешь обязан позвать куда-то варю. не как школьную подругу, ром, а как девушку на которую ты запал, — он подмигивает и выходит из комнаты, чтобы поприветствовать маму. я слышу возню, слышу шум пакетов и мамин радостный голос, а потом они удаляются в сторону кухни. слышу как коля зовет меня, поэтому я торопливо прячу пачку сигарет в один из шкафчиков, а потом выхожу из комнаты следом. я сказал что обязательно сделаю это. перестану притворяться что мы с тобой просто друзья. но даже через четыре года после, когда мы с тобой вместе танцевали на свадьбе коли и полины, ты не подозревала о тех чувствах, что клубились у меня под сердцем. ты и представить не могла, гнезда чего вьются в заломах костей. щемящее чувство под грудью, горький привкус на кончике языка, такое привычное притворство, иллюзия красных нитей с судьбами, перевязанных на мизинцах: я ищу тебя каждый миг в разлуке. я ищу тебя в чужих образах, в посторонних взглядах, в касаниях, голосах и смехе: ищу и никогда не могу найти.

в лабиринтах невы, в переулках москвы, среди дикой толпы, на вокзалах пустых
я искал твою тень у себя в голове, и в кошмаре ночном, и в наивном сне. все, что у меня есть - иллюзорная цель
я ищу тебя, но сам не знаю зачем.

[indent] я невольно каждую сравнивал с тобой и в каждой пытался увидеть тебя. твои повадки, твой характер, твои черты: и ни одна из них не была похожа на тебя абсолютно, ни одна из них не заменила мне тебя. не затмила твой образ, не выкорчевала из меня воспоминания, не выцедила и не выудила из самых недр меня такую банальную и простую тягу к тебе, эту привязанность, эту нужду. самым паршивым днем оказался тот, когда ты собирала вещи - не тот, когда ты сказала что поступила, не тот, когда ты рассказала что переедешь, и не тот, когда покупала билеты. тогда все не укладывалось в голове, не казалось реальным: реальным все ощущалось тогда, когда ты в свой небольшой чемодан пыталась уместить багаж всей своей жизни тут; когда я, на машине коли, отвозил тебя и твоих родителей на вокзал; когда ты позволила мне обнять тебя, а потом выпалила такое дурацкое - ну ты чего, ром? - как будто все что оставляешь тут не имело никакого значения. момент был упущен, я отпустил тебя, я позволил уехать и я не позволил себе жалеть себя, не позволил себе зациклиться, запретил думать что все могло быть иначе. ведь мои чувства к тебе жили внутри так долго, что не причиняли никаких страданий, не делали больно, не догорали: они были, как что-то само собой разумеющееся, как часть меня, как что-то действительно важное и нужное. я привык к этому ощущению и был уверен что смогу жить дальше. и, варь, я смог. как могла и ты. нити истончаются со временем, а потом обрываются так, что даже не успеваешь заметить: может наша привязанность друг к другу была именно такой? может на самом деле, это было лишь детской мечтой, игрой, которая жестоко разбилась о реалии взрослой жизни - мы выросли и все поменялось. я жил дальше, правда, но тебя искал во всех отношениях, которые у меня были. может поэтому ничего не получалось? ни одни мои отношения не перешли рубеж в год: на самом деле, я трусливо поджимал хвост и сбегал, когда все становилось слишком серьезно, словно боялся что тогда, мне придется избавиться от всего, что есть внутри: а там так много чувств к тебе. в какой-то момент я даже перестал верить в то, что я смогу обзавестись чем-то долгим и настоящим: я позволял себе шутить перед мамой о том, что никогда не женюсь, а она обижено поджимала губы и бормотала себе под нос что это глупости и такие слова нельзя произносить вслух. поэтому мы перестали мусолить эту тему за столом. в особенности после трагедии, которая подкосила всю нашу семью. помнишь, варь? ты узнала о смерти полины от твоих родителей и приехала на следующий же день. ты не была близка с колей, но ты искренне ему сочувствовала и поэтому провела с нами все те два дня. ты без толики смущения прижималась к моему плечу на похоронах, сжимала мою ладонь, потому что февраль выдался жутко холодным тогда и осталась рядом до самого конца, до тех пор, пока все не разошлись по домам. коля отвез родителей домой и сам вернулся к себе, сказал что не хочет ни с кем разговаривать, а ты настояла что нам не стоит оставлять его. помнишь? как мы пили чай на небольшой кухне его квартиры, пока он спал в другой комнате. помнишь? как шепотом мы разговаривали, просидели кажется до двух ночи, а потом оба заснули на разобранном диване? мне казалось что ты никуда не уезжала. на секунду, я поверил что ты все время была рядом, что ты всегда в этой непозволительной близости ко мне, которая не смущала никого из нас. ты была моей первой любовью, ты была моим первым поцелуем, ты была первой во всем для меня: жаль, что не хватило мозгов и храбрости сказать тебе об этом. коля однажды спросил почему я не попытался построить что-то с тобой, а я лишь пожал плечами: не знаю, может боялся. что это не взаимно, что я все выдумал. что тогда потеряю тебя окончательно, словно расстояние в чертовы семьсот километров не ощущалось целой бесконечностью. ты приезжала иногда и когда ты возвращалась в мою жизнь на несколько дней, все становилось другим. проще, легче, правильнее. как будто механизм мог функционировать только в совокупности с одной деталью. а потом ты уезжала и все становилось прежним. обычным. привычным. абсолютная изоляция и десоциализация моего брата: стало привычным. привычным было и постоянно подавленное состояние мамы, словно она через себя пропустила все происходящее; и отец, который стал молчаливее обычного. привычным стало иногда ехать с колей на кладбище, когда он не хотел оставаться один, а потом позволять ему задержаться у меня на несколько дней, прежде чем он сможет снова примкнуть к привычной рутине своей жизни. а раньше привычным было совсем другое, да? привычным был твой смех и твой яркий взгляд, словно ты спрятала солнце в себе и делилась им только со мной. прогулки по питеру до поздней ночи, домашние ужины твоей мамы, которая всегда настаивала чтобы я присоединился к вам за столом, когда я провожал тебя до самой двери, ворованные жвачки с наклейками, потому что так было веселее и белые ночи во дворе твоего дома. но всему свойственно меняться, да? я бы соврал сам себе, если бы сказал что не скучаю. что не тоскую, что мне тебя не хватает: но иногда правда не всплывает наружу, потому что ее намеренно топят. все могло бы сложиться иначе, если в двадцать пять я бы предложил вике съехаться, а потом выйти за меня - она бы согласилась. все бы могло сложиться по-другому, если в двадцать семь, я бы не поругался с дашей из-за того, что она начала таскать свои вещи в мою квартиру, словно планировала задержаться у меня не на ночь, а на несколько дней. все могло быть иначе, если бы даже в этот чертов раз, я бы не позволил нам перейти черту. и теперь обратного пути больше нет. мы притворяемся что ничего между нами не изменилось: разве ты сама в это веришь, варь? разве не чувствуешь, не видишь, не осознаешь, насколько все стало другим, после той ночи, когда ты впервые позволила себе стать моей: а я, так отчаянно, присвоил тебя себе - так правильно, понимаешь? - и теперь не отпущу, не позволю другому подойти, не дам тебе быть с другим. потому что с самого начала, правильным для тебя был только я один.

[indent] часть меня надеялась что лиза не устроит скандал. что не начнет ругаться, упрекать, обвинять; что не повысит голос и, что еще хуже, не расплачется громко и позорно, разрывая мое сердце на лоскуты, осознанием того, насколько глубоко ее ранили мои слова и поступки. наверное, с ней всегда было просто удобно: нам было выгодно вдвоем, вот и все. со мной у нее были нормальные свидания, хороший секс и стабильность, которая доставляла ей удовольствие: с ней я не подыхал от одиночества и чувствовал себя нужным. между нами было мало любви, скорее - влечение, желание, удобство и комфорт. разница в возрасте практически не ощущалась, но я прекрасно понимал, что выбрал ее, потому что не смогу ей дать то, о чем мечтают обычно: я знал, что мы будем вместе год, может полтора. вышка - два. я не сделаю ей предложение, не дам ей свою фамилию и клятву о любви до гроба. но она и не нуждалась в этом. никаких высоких чувств и душевных привязанностей: лиза знала об этом, чувствовала, поэтому она не проронила ни одной слезинки, когда я говорил что нам надо расстаться. она не дернулась, не помрачнела - так и продолжила вилкой ковырять свой тирамису и сказала что понимает. на деле, она не знала, не осознавала, что катализатором этого всего, точкой невозврата: стало твое возвращение. и слабость, такая привычная и непритязательная, сдавливала сердце, пулей прошлась меж легких, заставляя дышать тяжелее обычного, словно кислород внутри стал свинцовым. меньше недели, чтобы я наступил на глотку своим принципам и чтобы позволил себе поступить так жалко, низко, так отчаянно? меньше недели, чтобы привязаться к тебе по новой, чтобы позволить слабости удавкой затянуться на шее, чтобы впервые я принимал решения импульсивно, не позволяя себе ни на мгновение подумать о последствиях. я не хотел зацикливаться на простых истинах: я изменил, я обманывал, я поступил мерзкой с лизой - мощность эмоций вызванных тобой затмевала здравый смысл, туманила рассудок, отключала к чертям собачьим все предохранители. я так часто прокручивал в голове, обрывочными воспоминаниями, тот вечер. когда ты впервые позволила моим губам накрыть твои, когда я двигался инстинктивно, ведомый исключительно желаниями, которые уже так давно копошились в затравленном мозгу. я целовал тебя медленно, неторопливо, тягуче. вначале прощупывал почву, пробовал на вкус, пытался запомнить, не позволял себе полностью отдаться ощущениям, потому что боялся что ты в любой момент оттолкнешь. но ты не сделала этого. ответила на мой поцелуй, прижалась плотнее, разомкнула послушно губы, немым приглашением углубить поцелуй, не останавливаться. я не был резок с тобой. я был аккуратен, нежен, ласков: я знал что был первым во многом, но никогда не стану твоим первым мужчиной и все же, я хотел чтобы со мной все было по-другому. я раздевал тебя неторопливо, продолжая сминать твои губы, продолжая смазывать наши прикосновения, перемешивая слюну и толкаясь языком. я так долго этого хотел, так долго об этом мечтал: первый толчок был неторопливым, осторожным, а каждый последующий - как все признания, которые я так и не смог произнести вслух. мы занимались любовью почти всю ночь, не могли оторваться, остановиться, нам обоим было мало и мы хотели большего, а потом заснули. и, веришь? я так боялся рассвета. я так боялся что ты проснешься и скажешь что это ошибка, что сожалеешь, что это больше не повторится. но ты не сделала этого. мы в принципе не разговаривали о случившимся, вели себя как обычно, словно все было правильно. а потом мы провели вместе и каждую из последующих ночей, когда ты оставалась у меня. голодные поцелуи, секс в спальне, на кухне, даже в гостиной, когда терпеть было уже невозможно: и каждый раз я был бережен и нежен с тобой, потому что я тебя желал, но желал как ту, в которую я влюблен столько, сколько помню себя. все превратилось в обыденность, словно так и должно быть: мы проводим время вместе, а потом засыпаем обнаженные в моей постели. только ты возвращала меня ногами на землю, когда напоминала, раз за разом о том, что скоро уедешь. мы не говорили о происходящем между нами, не позволяли себе даже затронуть эту тему и все же мы понимали, что зашли дальше чем было позволено. конечно я понимал, что я разрушил свои отношения. даже если не останешься, даже если ты уедешь, даже если напоследок скажешь что это не значило ничего, просто маленькое развлечение двух взрослых людей: я бы не мог быть с лизой после того, как изменил ей так много раз с тобой. я бы не смог смотреть ей в глаза, не мог бы ее целовать - потому что боялся что смою с губ твой привкус, что забуду как целуешься ты. я бы не смог касаться ее, не смог бы спать с ней - потому что мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. решение далось легко, казалось предельно правильным, естественным: я должен был поставить точку. даже если ты вернешься в москву. я хотел рассказать ей всю правду. знаешь, о том что сделал, как поступил, но ком в глотке сформировался таких размеров, что я не смог: а она будто бы понимала. не сложно догадаться, что дело в другой, когда всю чертову неделю я игнорировал ее звонки и сообщения. не сложно догадаться что я с другой, когда меня нет на рабочем месте, но и времени для своей девушки у меня нет. не сложно понять что дело в другой, когда все обрывается так резко, без предпосылок и ссор: в начале прошлой недели нам было хорошо вдвоем, а на этой я хочу расстаться. возможно лиза плакала из-за меня в пятницу, пока я ужинал у твоих родителей, я потом забирал тебя к себе домой. или в субботу, когда водил тебя в театр, о котором ты мечтала так давно, чтобы весь вечер смотреть на тебя, варя, как на произведение искусство, а ночью бережно снять с тебя длинное платье, чувствуя как твой дорогой парфюм вбивается в ноздри. может лиза проклинала меня в воскресение и ненавидела в понедельник утром, когда я, отвез тебя тобой, чтобы ты собрала вещи, а сам предложил ей встретиться, чтобы поставить чертову точку. ведь вечером ты в последний раз останешься у меня. и этой ночью я буду любить тебя сильнее, чем в любую другую до этого. я думал что придет опустошение. думал что будет тяжело - хотя заканчивать мне всегда было легче, чем бороться за свои отношения. я думал что голос дрогнет в какой-то момент, но мое хладнокровие разбилось о стены ее смирения. телефон вибрировал часто уведомлениями и лиза знала, что пишет мне причина этого всего. неужели ты правда думаешь что теперь я смогу тебя отпустить?

[indent] ты молчишь практически всю дорогу. жуешь губы, иногда переключаешь песни на своем телефоне, который подключен к магнитоле, почти не смотришь на меня. я ждал тебя в машине, пока ты прощалась с родителями: я не позволил себе подняться с тобой, потому что мне казалось что мне не стоит быть там. ты скинула сообщение и я поднялся только для того, чтобы помочь тебе с багажом: глаза твоей мамы чуть опухли, она была готова в любой момент снова расплакаться, а твой отец поджимал губы, поглаживая по спине свою жену. и мне жутко хотелось прервать это молчание, заговорить о чем-то, вбросить какую-то глупую шутку, но это кажется неподходящим, потому что мысли о твоем отъезде душат меня, давят по плечам, грузом оседают в самом низу живота и царапают гортань так, что даже дышать ровно не получается. поэтому я продолжаю молчать, фокусируюсь на дороге, стараюсь не отвлекаться - только вот мысли только и делают что пытаются уколоть побольнее. ты напряжена, тебя выдает и выпрямленная спина, и плечи, и даже твой взгляд не расслабленный. на самом деле, мне кажется что ты впервые так переживаешь из-за отъезда: ты находишься в этом подвешенном состоянии со вчерашнего дня, и если вчера у меня получилось отвлечь тебя и заставить забыть об этом, тогда сегодня у меня нет ни одного шанса на то, что мои слова помогут тебе выдохнуть ровно, отпустить плечи, проще смотреть на ситуацию. все просто, я ведь сам пиздец как не хочу чтобы ты уезжала. я ведь и сам хочу, чтобы ты осталась - разве в этот раз у тебя нет на одну причину больше для того, чтобы вернуться? разве москва стала твоим домом? разве тебя там что-то держит так, как то, что так манит обратно? мысли циркулируют хаотично, я не могу зацепиться ни за одну чтобы озвучить, чтобы развить, поэтому я самолично растягиваю это молчание между нами, неуверенно пальцами тянусь, чтобы прокрутить тамблер и сделать погромче, лишь бы не утопать в собственных размышлениях. я знал что мне будет тяжело, знал что не смогу спокойно отвезти тебя и разыгрывая равнодушие, сделать вид что я не подавлен твоим отъездом. неужели все что было, не имеет никакого значения для тебя? неужели я выдумал твою взаимность, только потому что сам этого хотел так сильно? неужели заставил себя поверить что тебя тоже влечет ко мне, потому что это было моей самой трепетной нуждой? хрень полная. я знаю, что ты тоже этого хотела. я видел как ты смотришь на меня, видел как желаешь, я чувствовал какой голодной и требовательной ты умеешь быть, я ощущал твою самоотдачу и твое желание доставить мне ответное удовольствие, я помню привкус твоих губ и все еще слышу твои стоны, которые переливаются с шумным дыханием через рот; я все еще слышу, как горячим шепотом, что опаляет мою кожу похлеще любого пожара, ты произносишь мое имя, смешиваешь его со стоном удовольствия, тянешься чтобы переплести наши пальцы и не закрываешь глаза, смотришь всегда, словно боишься что это может оказаться сном, словно боишься что меня не будет рядом. а я буду, варя. всегда буду. и я знаю, что ты этого хотела, что жаждала, что чувствовала все то, что чувствовал и я: тогда почему сейчас между нами снова эта огромная пропасть? ты напрягаешься чуть сильнее, когда мы подъезжаем к вокзалу: предвкушение нагнетает, давит, режет и ломает, верно? ты отключаешь музыку, словно это помогает собраться с мыслями - подбираешь слова? думаешь что скажешь мне на прощание и какие обещания дашь? скажешь что обязательно напишешь, когда приедешь в следующий раз? признаешься что будешь ждать меня в москве? позволишь мне снова поцеловать тебя или мягко отстранишься, воздвигая стену между нами, давая понять что все что было - не имеет никакого значения, не значит ничего, что это так неважно, в масштабах твоей жизни в столице? но ты молчишь. молчишь даже тогда, когда я нахожу парковочное место и останавливаюсь, не торопясь заглушить машину. ты ерзаешь, кусаешь губы, не спешишь выбраться из душного салона, мешкаешь. бросаешь взгляд на приборную панель - из-за пробок мы задержались, у тебя всего двадцать минут до отъезда, но ты все равно медлишь. и этого вполне хватит чтобы я ответил на свой собственный вопрос. этого больше чем достаточно чтобы я решился на то, что обязательно тебя разозлит. ты цепляешь ручку машины ровно в тот момент, когда я блокирую двери, не позволяя тебе выйти. — варь, — голос тихий, ровный, спокойный. я привлекаю твое внимание и ты поворачиваешься ко мне, переводишь свой взгляд и с любопытством ждешь объяснений или продолжения. — я не хочу открывать двери. ведь тогда ты не уедешь и сможешь остаться со мной. — и часть меня, веришь? жутко боится что ты вспылишь, что упрекнешь, обвинишь, скажешь что у меня нет никакого права лезть в твою жизнь, но другая - она хочет сделать все, ради того, чтобы ты осталась. — знаю, что это уже не имеет никакого значения, но,— я откидываюсь на спинку, облизываю пересохшие губы, больше не смотрю на тебя, взгляд цепляется за что-то передо мной, — между нами с тобой что-то поменялось. я вчера расстался с лизой, потому что так было правильно. после всего того, что было с тобой. — я не смотрю на тебя, зато четко ощущаю твой взгляд на себе, — я не хочу чтобы ты уезжала. я не хочу тебя снова терять. — так легко, так просто. потому что однажды ты уехала, не оставив за собой ничего, кроме воспоминаний о совместном детстве. когда-то ты уехала, потому что это было твоей мечтой - скажи, за десять лет разве твоя мечта не поменялась? я не мог, не имел никакого права останавливать тебя тогда. а сейчас? пальцами оглаживаю шершавую поверхность руля, стучу по нему, прочищаю горло, а потом заставляю себя повернуться к тебе, посмотреть прямиком в твои глаза. я не улыбаюсь, ведь я сейчас не отголосок самого себя из твоих воспоминаний: я сейчас мужчина, который по уши в тебе пропал и которому ты пиздец как сильно нужна. — если скажешь что хочешь уехать, если скажешь что эти дни не значили для тебя ничего - я открою. — я отпущу, ты же знаешь. знаешь как влияешь на меня, знаешь что я не наврежу тебе никогда. но сейчас я ставлю тебя перед самым простым выбором. а в запасе у тебя не больше пятнадцати минут.